Конунг. Изгои

В полдень мы оказались в узком ущелье. Затянутый туда ветер с силой налетел на нас, выжимая из груди воздух, дышать было невозможно. Казалось, буран хочет поставить лошадей на колени, мы все время орали на них, две с половиной сотни воинов в бешенстве и страхе кричали на своих лошадей, заставляя их идти вперед. Неожиданно одна лошадь споткнулась о камень, пытаясь обойти помеху, которой всадник не заметил. Всадник пытается заставить лошадь идти прямо, она упирается, пятится назад, он кричит и бьет ее, лошадь ржет, всадник позади чертыхается, потому что не может проехать вперед. Нас окружают отвесные горные стены. Вершин мы не видим, только угадываем их очертания, похожие на темные сжатые кулаки в белом летящем вихре. Днем мне приходит в голову мысль, а не ошиблись ли проводники дорогой?…

Если проводники ошиблись, значит, мы заблудились в горах, но нам остается только слепо следовать за ними. Я хлещу лошадь, заставляя ее идти, и понимаю, что каждый человек в нашей ватаге думает сейчас об одном: А по той ли дороге мы едем?… Я знаю, о чем думает Вильяльм: Давайте зарубим проводников… Знаю, о чем думает и конунг: Нам это не поможет. Мы выбираемся из одного ущелья и попадаем в другое, небо и ад, море снега, принесенного последним бураном, темнота смешивается с летящим снегом и предупреждает, что ночь близко.

Передо мной под лед проваливается всадник. Должно быть, мы едем по озеру и лед еще плохо держит, лошадь лежит брюхом на льду, ее ржание разрывает воздух, она пытается выбраться.

— Слезай с седла! — кричу я всаднику.

Это один из теламёркцев, я вижу, что он не может освободиться. Подбегает конунг, бросается к всаднику и проваливается. Хватается за сбрую и выбирается на лед, с него течет вода, он пытается сдернуть всадника с лошади, которая медленно погружается в воду. Но всадник застрял в седле и никак не может освободиться. Кругом люди и лошади, лед трещит, конунг, насквозь мокрый, без шапки, гонит людей назад, подняв над головой руки. Лошадь целиком уходит под воду. Теперь я вижу лицо всадника, он кричит, это племянник Гудлауга, его зовут Гуннлауг, он погружается вместе с лошадью. Подходит Вильяльм, он нащупывает бок лошади, прижимается к нему и с ножом в руке скользит вниз. В воде он работает ножом, пытаясь освободить всадника. Нечаянно он задевает ножом лошадь. Сколько раз я слышал, как кричат лошади, раненные в сражении. Но этот крик в непроходимых горах среди снега, ветра и обезумевших людей мне не забыть никогда. Вильяльм орет, он целиком в воде. Лошадь уже скрылась, мы пытаемся удержать Гуннлауга, однако и он скрывается под водой. Зато Вильяльм выныривает на поверхность.

Конунг и Вильяльм промокли до нитки. Они раздеваются догола, в седельных сумках у нас еще есть сухая одежда. Они переодеваются в сухое, а Гудлауг подходит к полынье и смотрит, не покажется ли там его исчезнувший родич.

Потом мы идем дальше.

Но сперва мы пьем воду и не можем напиться. Проводники признаются конунгу: они заблудились.

Мы собираем лошадей и связываем их по двадцать пять штук — хвосты с гривами. Между каждой связкой расстояние в длину лошадиного крупа. Конунг ведет первую связку. Гудлауг — вторую, Сигурд — третью, Вильяльм — четвертую, Йон — пятую. На небе загорается серп луны, он дает немного света, по-прежнему летит густой снег, но ветер как будто чуть-чуть ослаб.

Мы разбиваем лагерь под гребнем горы, конунг приказывает, чтобы из каждых двадцати пяти человек пятеро бодрствовали, остальные должны зарыться в снег и заснуть.

Нам говорят, что слева от нас обрыв. В темноте и снегопаде разглядеть его невозможно.

Бернард кашляет, ему неможется.

***

Ночью Бернард захворал, мы не могли приготовить ему теплое питье. Лишь закутали поплотнее в свои меховые одеяла, однако снег проникал и под них. Мы все время смахивали снег у него с головы, один глаз у Бернарда смерзся, потому что слезился. Мы даже сделали ему живую постель: двое легли вниз, это были братья из Фрёйланда, усадьбы у подножья Лифьялль, на них мы положили Бернарда, сверху на него лег Эрлинг сын Олава из Рэ и я. Но это не помогло. Бернарда сильно знобило. Он хотел что-то сказать мне, но у него так стучали зубы, что я не разобрал ни слова.

Сигурд из Сальтнеса посоветовал зарезать лошадь и засунуть Бернарда в ее горячее брюхо. Мы сочли разумным совет опытного берестеника. В брюхе лошади больному было бы тепло больше суток. Но мой добрый отец Эйнар Мудрый не был уверен, что это поможет, и мы обратились за советом к конунгу. Но ни он, ни я не могли припомнить, как поступали в таких случаях в нашем родном Киркьюбё. Сигурд стоял на своем, и мы решили, что терять нам нечего. В темноте и буране Сигурд нашел лошадь. Они стояли, сбившись в кучу, голова к голове, эти животные покорно следовали за нами и страдали так же, как и мы. Он привел лошадь и зарезал ее.