Конус жизни

Златкин отпустил парня, и тот, с трудом поднявшись, поплелся по улице, время от времени оглядываясь. Патрульным детектив сказал, что они могут ехать, он все сам сделает, это его работа, свою они закончили.

– Рассказывать дальше?

Старик пожал плечами.

– Если хотите.

– Вам не интересно?

Старик зевнул.

– Вы пришли ко мне, а не я к вам, – буркнул он. – Значит, вам есть что сказать.

– Все относительно, – усмехнулся Златкин. – В какой-то системе координат ко мне пришли вы. Главное в том, что расстояние между нами – в любом смысле – приняло определенное, достаточно малое значение.

Старик кивнул.

– С этой точки зрения, – проговорил он, внимательно следя за реакцией гостя, – все равно, кто будет рассказывать. Вы – мне или я – вам. Все, как вы верно заметили, относительно.

– Хотите сказать, вам известно все, что я рассказываю?

– Как и вы полагаете, что знаете все, что могу рассказать я, и полагаете, – он подчеркнул это слово, – что наши рассказы совпадут, поскольку это – по вашему мнению – один и тот же рассказ, только с разных точек зрения.

– Иными словами, вы полагаете, – Златкин тоже подчеркнул это слово, – что я ошибаюсь?

Старик пожал плечами.

– Понятия не имею.

– Но подробности захотели услышать вы, – подловил детектив старика на логическом противоречии.

– Да, – согласился тот. – И как это противоречит моим словам, что я понятия не имею, ошибаетесь вы или точно воспроизводите факты?

Старик закинул руки за голову и стал смотреть в небо – там единственная на весь небесный простор птица выделывала пируэты, то ли гоняясь за мошками, то ли радуясь возможности свободного полета.

– Вы правы, – согласился Златкин, хотя своей точки зрения старик не высказал никак. – Продолжу, ведь самое интересное – впереди.

Он посмотрел на часы. Сколько осталось времени точить со стариком лясы, вызывая на признание? Час? Два?

А может – несколько минут…

* * *

Я вернулся в участок и присоединился к Джону. Он заполнял документы на задержании Санчеса – фамилия осталась в памяти, остальное смыло время. Но состояние свое помню отлично. Очень неприятное состояние, когда знаешь, что упустил нечто важное, не представляешь – что именно, и надеешься, что интуиция на этот раз обманывает, и на самом деле ничего важного не произошло.

Занимаясь привычными делами (допросы задержанных за хулиганство, незаконное ношение оружия, наркомания, домашнее насилие… рутина, которой заполнен каждый день полицейского детектива), я чувствовал, как говорят умные люди (читал в какой-то книге и запомнил слово) некую остраненность. Не отстраненность, если вы решили, что я писал рапорты, а думал о другом, а именно остраненность, ощущение странного в обычном, хотя среди произошедших тогда событий странным и необъяснимым (точнее – пока необъясненным, ведь все объяснимо в этом мире, если хорошо подумать и использовать необходимую технику расследований) был только полуторачасовой баг – звонок покойника.

К девяти вечера мы с Джоном отправили в камеру последнего в тот день задержанного, и я поехал домой, предвкушая, наконец, ужин в блаженном одиночестве и сон без сновидений.

Предвкушения оправдались, что случается не часто, но утром меня выволок из душа звонок служебного мобильника.

– Привет, Николас! – Это был голос Хуанга, руководившего отделом компьютерных преступлений. Голос я узнал сразу, но почувствовал даже в еще не сказанных словах, в самом тоне приветствия нечто странно-возбуждающее, будто в еще не сказанном была недоговоренность, тайна, секрет – вряд ли я смогу адекватно описать ощущение, я и сейчас не могу подобрать правильные слова, возможно, их нет в английском. Недосказанность существовала изначально, я ее почувствовал и, должно быть, сосредоточившись на себе, пропустил несколько слов.

– Что, прости? – переспросил я, представив, как Хуанг с раздражением скажет: «Что с тобой сегодня, ты не слушаешь?»

– Мы проконсультировались с Эштоном, – спокойно повторил Хуанг. Эштон был старшим инженером в «Гугле», в отделе, занимавшемся продвинутыми компьютерными технологиями, нейросетями и прочей современной хренью, в которой я не понимал ничего от слова «совсем». Изредка Эштон выполнял экспертные работы, которые были не по силам нашим программистам. Конечно, криминалисты были недовольны, но Хуанг принимал решения единолично, и, если считал, что проведенные в отделе экспертизы требуют подтверждения или опровержения специалистов более высокого уровня, обращался за помощью к Эштону, несмотря на недовольство своих сотрудников.

– Да? – сказал я, поскольку Хуанг сделал паузу, ожидая моей реакции.

– Все так, Николас, – продолжал он. – Выводы делать тебе, но окончательное заключение – кстати, оно уже в твоем компьютере, и, если ты еще не посмотрел, сделай это – да, так заключение таково: запись, безусловно, подлинная. Никакого редактирования, никакого воздействия на показания часов. Все чисто.

– То есть, Алгерих…

– Полвер действительно говорил с ней через полтора часа после смерти. А как это интерпретировать, извини, не в моей компетенции. Поговори с физиками. Обрати внимание: он ей ни слова не дал вставить.