Конвеер

И всё-таки он был мрачен. Глубокая морщина прорезала ему лоб; горькая складка залегла у рта. Он думал: «Отечественная экономика базируется на вывозе энергоресурсов, энергоемкого сырья и полуфабрикатов. Стоит только перерезать эту питательную жилу, и рухнет всё, абсолютно всё! Какое благодушное успокоение царит в массах и верхах относительно того, что нефть будет только дорожать, и потому нам не следует опасаться обвала экономики. Но колебания мировых цен на энергоносители носят циклический характер с шагом примерно 12–14 лет. Поэтому падение цен следует ожидать. Кроме того, запасы углеводородов имеют свой предел. Экономический крах неизбежен, что ставит страну перед альтернативой: либо революция и экономические реформы, направленные на воссоздание собственной перерабатывающей и лёгкой промышленности, что снимает зависимость страны от конъюнктуры мировых сырьевых рынков и позволяет сохранить суверенитет; либо окончательная капитуляция перед Западом в лице транснациональных корпораций, что повлечёт превращение Российской Федерации в периферийную резервацию, совокупность зон влияния крупнейших ТНК. В последнем случае неизбежен окончательный раздел страны. Свершится сладкая мечта клинического пидараса академика Сахарова – на месте бывшего СССР возникнет 50 нищих, но «свободных» территориальных образований. Кто-то брызгает лицом с трибун, мол, народ этого не допустит. Нет у нас народа, есть быдло, которое ничего не волнует, кроме собственной миски. Что это быдло делало, когда СССР разорвали на 15 «независимых» бантустанов? Быдло ликовало, предвкушая магазины с двадцатью сортами колбасы. На окраинах империи национально озабоченное быдло радовалось освобождению от «русской оккупации». Так что через полгодика анархии, голода и эпидемий, последующих за экономическим коллапсом, то же быдло станет рукоплескать любым оккупационным войскам, ежели их присутствие будет сулить им восстановление подачи электроэнергии в дома хотя бы на три часа в день и гарантированную работу за талоны на бесплатную похлёбку. Так что зачисткой чурок дело не ограничится. Нужно уничтожить предателей, окопавшихся в высших эшелонах власти».

Штрум посмотрел вокруг себя. Дети играли в мяч. Женщины, сидя под деревьями на скамейках, переговариваясь между собой, наблюдали за своими чадами. Тусовалась фриковатого вида молодёжь. Подростки на странных велосипедах с низко опущенным сиденьем выделывали головокружительные трюки. И Штрум чувствовал себя среди них одиноким: он не был ни их соотечественником, ни их современником. Что же такое произошло? Каким образом на смену энтузиазму прекрасных лет явились безразличие, усталость, а быть может, и отвращение? Эти люди вокруг, они явно не желают слышать об этнических зачистках, о революции. И ради этих людей, которые никогда о нём не узнают, а тем более не оценят его подвигов, он рискует своей жизнью! Его труд, труд его товарищей, до обидного незаметен. Но огромен этот труд, – нужно и ум и душу тратить щедро, без остатка.

Странно, но усталость пришла к нему вместе с осознанием того, что мало приносить безвестные жертвы – нелегальных иммигрантов, цыган, гастарбайтеров и торговцев шаурмой. Необходимо поразить всесильных злодеев, продающих Россию оптом и в розницу – абрамовичей, вексельбергов и прочих дерипасок. Особенно вдумчивого «особого обращения» требует гнусная интеллигенция, говно нации и мусор человечества – бесплатная для внешних врагов пятая колонна идейных идиотов; мерзкие грязные крысы, которых не смог депортировать Ленин и даже сам Сталин не смог уничтожить. Но сможет ли небольшая боевая группа перерасти в массовое движение, чтобы изменить ситуацию в стране?! И повырезать всю вышеназванную пидарасню!?

Штрум размышлял над этим, когда бледная, небрежно одетая, подбежала к нему Марианна:

– Что ты тут делаешь? Почему ты не пришёл домой? Зачем ты позвал меня сюда?

Она затравленно оглянулась. Так же как и ему, ей не нравился центр, здесь она чувствовала себя неуютно.

– Чтобы проститься… хотя бы на время…

Она пролепетала, что он сумасшеший, что она ничего не понимает…

Он остановил её еле заметным движением руки:

– Марианна… я больше не могу… не могу принимать твою любовь.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Помолчав, предложила отойти: здесь бегают и шумят дети, подростки прыгают на своих велосипедах. Они двинулись в сторону Площади Декабристов. Он заговорил совершенно спокойно:

– Со мной слишком опасно. На меня объявили охоту. Ты можешь угодить в замес. Хотя бы на время, малышка, хотя бы на время… мы должны расстаться.

– Сколько продлится это «время»?

– Не знаю, может вечно.

– Ты спятил!

– Я не могу рисковать тобой. Ну, посмотри на меня: зачем я тебе? Ты приличная девушка, а я… я уголовник, социопат. Как меня вообще можно любить?