Конвейер

Из-за спины передали записку. Татьяна Сергеевна собралась переправить ее дальше, но увидела, что записка адресована ей. Буковки острые, узкие, ни с каким другим не спутаешь почерк Натальи: «Тань! Айда ко мне. Семен с дачи три ведра вишни привез. Варенье будем варить. И тебе с Лавриком обломится».

Татьяна Сергеевна оглянулась и кивнула Наталье — мол, приглашение принято — и вдруг на себя и на всех рассердилась: свинство все-таки. Один спит, другая записки пишет; какой бы ни был этот лектор, а ведь он работает, старается. Вон как запарился. Сдвинула брови, стала слушать.

— …Мы должны честно, глядя фактам в глаза, сказать, что труд женщины на производстве и дома пока еще далеко не решенная проблема. Товарищи, ведь если подойти к этому вопросу с житейской стороны, то картина такова: домработницу, к сожалению, практически найти невозможно. И труд женщины, матери-производственницы, остается, не побоюсь этого слова, тяжелейшим.

Правильно, товарищ лектор, все правильно. Мы тут и сидим в основном все женщины. Вот ты бы и сказал в самом начале: идите-ка, бабоньки, домой. Ничего я вам нового не открою, а время свободное, которого у вас и без моей лекции в обрез, укорочу. «Таких свободных, как я да Наталья, еще раз-два — и обчелся, — подумала Татьяна Сергеевна. — Вон Зоя Захарченко вздыхает, плечами поводит, не иначе своих невесток вспомнила. Ораву внуков организовали ей невестки, дома у Зои прямо детский комбинат, а мы голову ломаем, почему это Зоя на пенсию не спешит. Да с этими внуками конвейер отдыхом покажется!»

— Вопросы будут? — Лектор призывно обвел всех глазами, замахнул назад прядь волос, вытер платком руки.

К удивлению многих, с вопросом вылезла Зоя Захарченко.

— Вот вы сказали, что домработницу найти невозможно. Так, значит, домработница, по вашему мнению, не человек?

Лектор вопросительно поглядел в зал:

— Не понимаю.

Большая, тяжелая Зоя вышла вперед, к самой кафедре.

— Если бы практически домработницу можно было найти, значит, женщине жить было бы легче. Так? — Зоя глядела прямо на лектора.

— Так.

— Вот я и спрашиваю: домработница что же, не женщина тогда, не человек?

Лектор закивал головой: мол, понял, понял.

— Видите ли, домработницу в данном случае я рассматривал как профессию. Какая разница, где работать: у станка, на конвейере или в детских яслях, на пример. Сравните сами: в яслях у няни десять — пятнадцать детей, а в семье у домработницы один-два.

— А свои у домработницы дети где? В яслях?

— Своих у нее, допустим, нет. Есть же одинокие женщины, с неустроенными судьбами.

— Вот этого и нельзя допускать, — возмущенным голосом произнесла Зоя. — Надо, чтобы не было одиноких и неустроенных. Об этом надо сожалеть, а не о том, что у нас исчезли домработницы.

Зоя поглядела на Татьяну Сергеевну: сидишь, уши развесила, а тут проповедуют неизвестно что, — и пошла к двери. К лектору подбежала Наталья: благодарим, благодарим! От имени всех, от цехового профсоюзного комитета в частности. Женщины у нас особые, активные, так что не обижайтесь. В споре рождается истина, — значит, задели за живое, значит, достигло ваше слово цели.

Вечером на кухне, когда они очищали вишню от косточек, Татьяна Сергеевна спросила подругу:

— Ты на самом деле довольна сегодняшней лекцией?

— Да что ты! — ответила Наталья. — Дремучесть, а не лектор. А что делать? В путевке ему написать, что недотепа? Так они там, в обществе по распространению, про него, верно, лучше меня знают.

Кухня у Натальи большая, просторная, с обеденным столом посередине, в голубых шкафчиках-полках по стенам. Муж ее посидел с ними минут десять и ушел включать телевизор. А перед тем сказал:

— Неужели на работе вам работы не хватает? Еще и дома ее толчете.

— Большой господин, — осудила мужа Наталья, когда из комнаты донесся голос из телевизора. — Мужчина с головы до ног. Ни на секунду не забывает, что он мужчина.

Татьяна Сергеевна не любила Натальиного мужа, считала его пузырем, который раздулся от собственной глупости, удивлялась, что Наталью не возмущает его гонорливый характер.

— Сама его таким сделала, — сказала она Наталье, — слова поперек за всю жизнь не сказала, оттого он и возомнил о себе.

Наталья поставила таз с сиропом на газовую плиту, поглядела через плечо на подругу.

— А что бы изменилось, если бы я его воспитывала? Одни бы скандалы были и нервотрепка. А так он пребывает в уверенности, что пуп вселенной. Ох, Танюшка, не у всех мужья Лаврики!

Татьяна Сергеевна вздохнула. Наталья умела ловко, к слову кольнуть в самое больное. Лаврик в глазах Натальи был мужем, начисто позабывшим о своем мужском достоинстве.

— Мы своих мужей осуждать не должны, — сказала Наталья. — Я как погляжу в цехе — кто, ну кто из них достоин знака качества? Ни одному присвоить нельзя.

— Не в них дело, а в твоих глазах.

— Слишком зоркие? Много видят?

— Слишком трезвые, Наталья, спокойные. Я думаю, что нет людей, ни молодых, ни старых, ни со знаком качества, а есть любовь. Когда любишь человека, тогда и кажется, он самого лучшего качества.

Наталья не удержалась, вогнала еще одну иголку:

— Это тебе лучше знать.