Конвейер ГПУ

Наступил рассвет. Все тело ныло. Пользуясь минутами, когда на тебя не устремлены глаза следователя, присаживаюсь на секунду и спускаю руки. Спать совсем не хотелось. Нервы напряжены до крайности. В голове никаких мыслей, кроме одной: как бы незаметно от следователя и на минутку дать передышку онемевшим рукам и ногам.

На другой день на конвейер явился начальник особого отдела Глотов. С ним мне приходилось встречаться ранее по работе. Увидев меня, последний сделал удивленное лицо, как будто ему ничего неизвестно о моем аресте. Подойдя ближе, произнес:

— Кто это распорядился надеть наручники и поставить на колени.

Дежурный что-то бессвязно пробормотал и, подойдя ко мне, снял браслеты. На минуту мелькнула мысль, что может быть Глотов действительно ничего не знал и беспристрастно разберется в моем деле. Но вся разыгранная сцена была ничем иным, как только другим приемом, преследующим одну и ту же цель. Пригласив к себе в кабинет, последний начал в очень теплых тонах доказывать нецелесообразность запирательства и вытекающие из этого последствия. Убедившись наконец, что я не соглашусь признаться в преступлениях, никогда мною не содеянных, вызвал следователя и, пошептавшись с ним, снова отправил меня на конвейер. Надежда на беспристрастный разбор моего дела окончательно исчезла.

Коли мне не удалось лицезреть наркома НКВД в день своего ареста, то это удовольствие я все же получил на конвейере. На другой день поздно вечером вдруг вваливается к нам в дверь здоровая туша, невольно напоминающая мясника. Это и был нарком Манаков. Следователи, как и полагается, вытянулись перед своим обер-палачом. Последний был в сильно возбужденном состоянии, как видно самолично проведя одну из операций допроса под солидной порцией алкоголя. Пьяных следователей при допросах мы наблюдали неоднократно. Обведя всех помутневшими от винных паров глазами, сей «высокий муж», не стесняясь своего сана, выпустил трехэтажное ругательство и заявил:

— Ну, как они тут у вас… сознаются?

Видя, что следователя не могут пока этим похвастаться, рассвирепев окончательно, ударил наотмашь первого попавшегося под руку, зарычав:

— До полного признания ни одного не выпускать живым.

Коротко и ясно. Комментарии не требовались. Хлопнув дверью, этот апостол правосудия так же молниеносно исчез, как и появился. Становилось очевидным, что в этом застенке не найдешь ни правды, ни пощады. Невольно при виде всего происходящего в голове появляется мысль:

— Да кому же нужна в конце концов вся эта бессмысленная мясорубка? Кто в ней заинтересован? Кому нужны эти тысячи человеческих жертв, никогда не помышлявших о преступлениях?

Вероятно все это происходило от излишней мудрости «самого мудрого среди народов», от боязни «родного» при виде «чрезмерной любви своих сыновей». Этот великий провидец гениально предусматривал будущее, считаясь при жизни святым и непогрешимым. Его мудрые изречения становились лозунгами и миллионами пачкали заборы и стены.

На минуту невольно хочется сделать отступление от темы. Набрасывая эти строки в городе Ялте, занятой германцами, услышал разрывы бомб, сброшенных с советских самолетов. Оказались убитыми десять мирных граждан. Ну, как тут не вспомнить один из гениальных лозунгов:

— «Будем бить врага на его территории».

«Мудрый отец» и здесь оказался прав. Не важно, что бьет он не врага, а своих бывших «детей», но зато на территории, занятой Германской Армией.

Нельзя обойти молчанием и роли женщин следователей. Последние вызывают даже не возмущение, а просто ужас своим человеческим падением. Женщины, — да разве они имеют право носить это название. С понятием женщины невольно ассоциируется мягкость, доброта и материнская любовь. Нет, это какие-то исчадия ада, фурии в юбках, еще более циничные, чем мужчины. Мне пришлось наблюдать на конвейере трех жидовок следователей. Одна из них навела на меня ужас своими полными цинизма словами и движениями. Подойдя к одному стоявшему на коленях мужчине и, приняв позу публичной девки, с забористым площадным вступлением заявила:

— Ну, как, все еще ломаешься, строишь из себя… невинность. Твоя… оказалась более податливой и уже во всем созналась. Как видно, ты ее дома не приучил к плетке. Сразу заговорила, как только по ее белоснежной спине заходила нагайка.

Лицо стоявшего на коленях исказилось мукой, и он невольно сделал движение. В воздухе просвистела плеть — и с окровавленной щекой последний упал на пол. К сожалению я забыл его фамилию, по специальности он был инженер и его арестовали вместе с женой. Несчастного приподняли ударом сапога, а садистка продолжала:

— А может быть хочешь посмотреть на свою возлюбленную. Идем, покажу. Она отдыхает после только что проведенной очередной операции. Немного туалет не в порядке, зато все прелести наружу. Впрочем, другие сумеют лучше оценить ее достоинства, — ты уже наверное привык.