Конвейер ГПУ

— Или он настолько подавлен всем происшедшим, что не узнает меня, а может быть мой вид действительно весьма отдаленно напоминает знакомые ему черты.

На его вопрос с улыбкой отвечаю:

— Ну посмотри внимательней, я полковник авиации Мальцев, а вот рядом сидят еще знакомые. Успокойся и расскажи, что делается на воле.

После более внимательного взгляда на меня, последний подает руку и начинает понемногу осваиваться. Мы ему порекомендовали немедленно снять шелковую белую рубашку и брюки и остаться в одних трусах, во избежание превращения в наших условиях белого цвета в черный. Весь вечер прошел в оживленных рассказах о последних новостях.

Из его слов можно было сделать вывод, что кампания по выкорчевке врагов народа достигла наивысшей точки. Масса знакомых, кои были на свободе еще перед моим арестом, также уже сидели в тюрьме. Но там, за стенами тюрьмы, никто абсолютно ничего не знал о творящейся инквизиции в застенках ГПУ и о том, как фабрикуются показания врагов народа. Наконец, наговорившись обо всем, шутливо обращаюсь к Коршунову и говорю:

— Ну, знаешь что, — я уже имею большой опыт и стаж в дознавательских делах, а порядок нужен везде, в том числе и в нашей камере. Поэтому ты, как Коршунов, фамилия чисто русская, а фигура на общем фоне сравнительно незначительная, — будешь у меня зачислен в списки вредителей. Это самое легкое обвинение. Поэтому иди, ложись около той стенки и не пытайся возражать против присвоенной тебе категории вредителя и указанного места. У других стопок лежат более солидные преступники. Вот, например, расположена теплая компания фашистов и шпионов, далее — направо — диверсанты и террористы, здесь — вредители, и около самой двери — антисоветчики. Последние занимают площадь по уплотненной норме, как самые младшие члены данной семьи.

Коршунов, уже достаточно оправившийся от первого впечатления, произнес:

— Ну, уж ты меня извини, но вредителем я никогда не был и не буду. Всем вашим рассказам я не особенно верю и думаю, что на днях недоразумение выяснится и я себя реабилитирую полностью.

Разубеждать его не было смысла. Дней через десять он сам убедился в правильности моего прогноза, когда избитого, всего в синяках, его втолкнули в камеру. Отделался он быстро и пустяками. Кости были все на месте, и на мой шутливый вопрос:

— Ну, как, правильно — вредитель?

Также с кислой усмешкой ответил:

— Представь себе, ты был прав. Оказался вредителем, сам не подозревая этого за собой.

Несмотря на безропотность, полный террор населения и его наивную веру в справедливость всех проводимых мероприятий, — все же ГПУ рядом провокационных слухов старалось обосновать массовые аресты в глазах населения. Коршунов рассказал, что накануне первого мая в Ашхабаде было одновременно арестовано 28 человек, — летчиков, авиационных инженеров и техников. При этом по городу ходили упорные слухи, что эта группа лиц, желая отомстить за арест своего начальника, т. е. меня, — решила в день первомайских торжеств бросить бомбы на демонстрацию и улететь в Иран. Как видно, заправилы из ГПУ даже не старались утруждать свои убогие мозги сочиненном более правдоподобной провокации. Их наглость не знала границ, а обыватель, этот политический слепец, верил всему. Коршунов рассказывал, с каким негодованием эту небылицу передавали жители, заявляя:

— Нет! Вы только подумайте, какой ужас! Сколько было бы невинных жертв! В клочья разорвать мало этих негодяев. Спасибо наркому Ежову и его сотрудникам, раскрывшим своевременно подлую банду.

Эти люди наивно верили в сотканную белыми нитками грубую провокацию, не задаваясь даже простым вопросом:

— А где же в конце концов гражданские летчики возьмут бомбы, и как можно последние бросать с пассажирских самолетов?

Большинство гражданских пилотов даже не видели никогда авиабомб.

Инициаторы этой гнусной провокация из ГПУ ходят, потирая от удовольствия руки. Ночью же в застенках, пытая летчиков и инженеров, с самым серьезным видом выколачивают из последних показания о предполагавшейся якобы бомбежке демонстрации.

Этот рассказ Коршунова открыл мне глаза на ряд странных явлений, имевших место в работе подведомственных подразделений в последний период перед моим арестом. В отрядах подобраны хорошие летчики, инженеры, техники. В целом, весь воздушный флот Туркменской республики по работе занял первое место в Союзе. Специалисты безукоризненно работали по пять, восемь, десять лет. Многие имели награды и поощрения. Но вот наступает вторая половина 1937 года. Что-то странное и непонятное происходит с моторами и самолетами. Чуть ли не ежедневно докладывают:

— В авиабригаде такой-то, при установке мотора на самолет, в цилиндре обнаружена посторонняя гайка или оказались расконтренными основные детали самолета перед вылетом последнего в рейс.