Конвейер смерти

– Хорошо, завтра сообщите, – согласился инспектор. – Сейчас разыщите черные ящики. Они ярко-оранжевого цвета. И пусть солдаты подержат нашего фотографа. – (Чудно! Черный ящик, но оранжевый.)

Мы со Шкурдюком переглянулись и дружно покачали головами. У нас в пехоте такого не случалось. На боевых – пьяными! Один – совсем в хлам, двое других – крепко поддатые. Да и пилот с бортачом тоже что-то употребили. Ну орлы! И как с ними после этого летать?

Сергей распорядился, и два солдата подхватили под руки капитана. Тот щелкнул пару кадров и заплетающимся языком велел сместиться чуть вперед. Сделал еще пару снимков. Приказал перенести себя ближе. Затем снимки справа, слева, снизу. Отставил фотоаппарат на вытянутой руке, навел на свое лицо и сделал кадр на фоне пепелища. Остаток пленки истратил на полковника у обломков вертолета. Погибших положили на плащ-палатки, быстро погрузили в вертолет. Туда же бросили один найденный бортовой самописец.

– Мужики, – обратился к нам бортмеханик, – вам парашюты нужны?

– Наверное, нет! – пожал я плечами.

– Можно, я их заберу с собой? – спросил летчик.

– Забирай, конечно! – разрешил Афоня. – На хрен они нам? Тяжелые, по горам тащить замучаешься.

– Вот и хорошо, – обрадовался лейтенант и подхватил оба парашюта. Третий, подгоревший, он бросил в огонь.

– А зачем тебе парашюты? – удивился Шкурдюк. – У вас ведь этого добра полно?

– Эти – спишут. Они – уже ничьи. На водку махнем. Афганцы парашютный шелк хорошо берут. Другой к потолку раскрытым куполом прибью. Красиво. Ну спасибо, ребята!

Вертолет улетел, оставив нас на голодный желудок томиться в ожидании, когда потухнет пожарище.

На весь следующий день у меня был один сухарь, пачка галет и микробаночка паштета. Пришлось, перебивая аппетит, «обжираться сытным, наваристым» чаем. Чай был аж трех видов: горячий, очень горячий и обжигающий.

Утром разведчики на соседнем склоне нашли использованную упаковку от английского «Блоупайпа». Судя по внешнему виду, труба трубой. А вот – бац! – выстрел из нее, и нет вертолета с экипажем!

Солдаты из третьей роты на следующий день, проходя мимо продолжавшего тлеть дюралюминия, порылись в углях. Бойцы нашли в пепелище оплавленный ствол автомата, принадлежавший исчезнувшему тыловику. От него самого даже металлической оправы очков не осталось. Горстка пепла.

Вопрос о похищении или пропаже офицера был снят. Его ствола оказалось достаточно для подтверждения факта смерти. Почему же в вертушке очутился не Берендей, как сообщили вначале, а совсем другой? Когда Сашка подошел к перегруженному борту и пилот увидал нашего толстяка, он наотрез отказался с ним лететь.

– Лишний вес! Дайте сопровождающего полегче.

К вертолету подошел Соловей, практически такой же по габаритам.

– Вы что, издеваетесь? – воскликнул летчик.

– Пусть возьмут меня! – вызвался худощавый лейтенант Васильев, не летавший ни разу в вертушке.

Он слетал в первый и последний раз. Берендею дико повезло. Неделю, пока продолжалась операция, и неделю по ее окончании Саня и Соловей отмечали свое чудесное спасение беспробудным запоем.

Рейд не удался! Вертолет сбили, ребята погибли, а тут еще и бородавку на руке сорвал, и та сильно кровоточила. Медик Саша Пережогин заметил это и спросил:

– Никифор, что с рукой? Дай перевяжу! Не дай бог, инфекцию занесешь.

– Саша! Это бородавка. Достали они меня! По всей руке пошли, уже штук пятнадцать! Не знаю, что с ними делать.

– Я тебе помогу! Я ведь дерматолог и венеролог! Вернемся с гор, приходи в медпункт – выжжем эту дрянь.

– Шурик, ты меня сильно выручишь! Надоели эти заразы, язви их душу! С меня коньяк!

Целую неделю я мысленно готовился к экзекуции и, глядя на бородавки, говорил им: «Ну что? Кранты вам! Пришел конец, проклятые! Выжгу! Как пить дать, выжгу! Изничтожу!».

Несколько дней после боевых прошли в суете из-за очередной комиссии, и до санчасти было никак не дойти. Но каждый день я обещал себе, что завтра обязательно пойду прижигать. Как-то утром я с удивлением обнаружил, что выводить практически нечего. Бородавки, шелушась, облезли или отвалились. Радости не было предела. Мучения отменялись, все прошло само собой. И позднее, как только самая малюсенькая бородавочка где-нибудь появлялась, я ее сразу предупреждал: «Выжгу!». Она, пугаясь, быстро исчезала. Великая вещь – самовнушение!