Конвейер смерти

«А тебе чего, Острогин?» – спрашивает он, вытирая платочком вспотевшую лысину. «Тоже решил в Афган поехать», – отвечаю я. Он взял мой рапорт, поставил размашистую подпись и молча, без возражений вернул его. Вот это было более всего обидно. До глубины души! Выходит, меня, Острогина, не жалко! Катись на все четыре стороны! Ну, я и покатился вначале в отпуск, а затем в Ташкент. Приезжаю с предписанием в штаб округа, а моей фамилии в списке на замену для Афганистана нет. И личное дело почему-то еще не пришло. Кадровик разорался и выгнал из кабинета. Сказал, что загонит меня в какую-то Иолотань, пока не разберутся: откуда я взялся, проходимец! Ничего себе! Добровольца обозвали проходимцем. Стою в коридоре с предписанием, переживаю, потею. Обидно до слез! Тут полковник проходит, направленец на разведку: «Чего переживаешь, лейтенант?» Объясняю. Он мне: «В разведроту пойдешь?» А я хоть к черту на кулички был готов отправиться. Но в Кабуле назначение изменили. В разведке не служил – иди в пехоту, в восьмидесятый полк. А мне без разницы – что восьмидесятый, что восемьдесят первый, что мотострелковая бригада.

Мы прервали душевные излияния Сержа тостом за славный восьмидесятый полк. Он выпил и вновь продолжил свою повесть:

– Не успел я освоиться в полку, как началась Панджшерская операция. Из командиров в строю только ротный Ваня Кавун, я и прапорщик с гранатометного взвода. Остальные в госпиталях, отпусках и черт знает где отираются, замены ждут… Попал я в самое пекло – в штурмовой отряд для обеспечения движения армейской колонны. Впереди танк с тралом, затем еще тягач с «лопатой», грузовик с тротилом, далее мой взвод. Несколько километров прошли спокойно. Едем, а по сторонам лежат сгоревшие машины, бронетехника. Но, не доходя до Писгоранского Креста, попали в ловушку – тралом задели мину.

Подрыв! Часть дороги обрушилась, и техника остановилась. Внизу крутой обрыв, не развернуться. Тут же второй подрыв под колесами «Урала». Кабина и капот разлетелись в куски. К счастью для нас, взрывчатка в кузове не сдетонировала! Обоим солдатам ноги оторвало прямо по туловище. Те, кто был рядом, бросились вытаскивать их из-под остова кабины. А им и помощь не окажешь! Сосуды разорваны, кровь хлещет, и никак не перетянешь. Ужаснейшая картина! У меня сердце остановилось, глаза из орбит вылезли. Вокруг дикая суета: медики колдуют, солдаты кричат, офицеры по радиосвязи докладывают, машина дымит. Тягач съехал в сторону, разровнял площадку для вертолета. Ми-8 только начал зависать для посадки – и вдруг резко рванул вперед и взмыл в небо.

В этот пятачок бросили несколько гранат. По колонне забарабанили пули, осколки. Это духи из невидимых нами пещер открыли огонь. Там были замаскированы и ДШК, и безоткатки, и гранатометы.

«Крокодилы» сделали несколько залпов и улетели. Ми-8 тоже уцелел, задымил, но не рухнул. Я своим солдатам командую, чтоб головы под бронелисты фальшборта прятали от визжащих шальных осколков и рикошетов. У самого ни каски, ни бронежилета. Думаю, черт с ней с задницей, если по ней чиркнет, а вот башку жалко.

Присели, стреляем по склону, по пещерам, а толку нет. Духов очень много. На моей машине Ширков ехал, молодой наводчик, он растерялся совсем. Механик к нему в башню через отсек старшего стрелка перебрался, поднял пушку и открыл огонь. Минуты через три бородатые разозлились и гранатами прошили башню. Обоим пацанам ноги оторвало кумулятивной струей и вдобавок все тело иссекло осколками. В конце концов артиллерия пристрелялась и накрыла гору. Духи сделали свое черное дело и, видимо, по норам ушли – в глубь пещер. Позже огнеметами их оттуда выжигали. После «шмелей», думаю, никто не выжил.

– Помню эту кошмарную историю, – вступил я в разговор. – Приезжаю в роту, а погибших бойцов только что увезли на «Черном тюльпане».

– Никифор, ты видел лишь фото тех убитых, а у меня механик на руках умер! – воскликнул Острогин. – Последние слова бессвязно бормотал. Одно лишь я разобрал: «Надо, лейтенант, к солдатам человечнее подходить, мы тоже люди». Честно говоря, я к своему взводу подошел с мерками образцового полка, расквартированного в Германии, сразу как прибыл. Орал, гонял, строевые занятия, физподготовка. А бойцы – уставшие, измученные после рейда. Одному за пререкания по башке настучал. Они обиделись. Видишь, даже в последних словах перед смертью была обида на меня.

Итог боя: бородатые ушли, а четверо бойцов умерли. Два сапера из взорванного «Урала» и мой экипаж. Еще десяток раненых. Ну, думаю, скоро и ко мне костлявая придет! Неделя в Афгане – и такой кошмар, а впереди еще два года! Как выжить в этой мясорубке? Ну, ничего, выжил! Повезло не всем, но мне счастье улыбнулось!

– Выпьем за удачу! – предложил Афоня, прерывая наступившее молчание. – За твою и нашу! Чтоб нам вернуться домой живыми и здоровыми.

Мы подняли стаканы, чокнулись и задумались. Сережка – счастливчик, одной ногой уже дома. А мне и Афоне еще по два месяца служить, Шкурдюку, бедолаге, целый год. Он и выпить-то не может для снятия стресса. Печень откажет. Глотает боржоми…

* * *