Конвектор Тойнби

— Стойте! — закричал я в последний момент.

Джон остановился.

— Я не договорил. Она действительно рядом. И ходит по земле. Но… она мертва.

— Мне не страшно, — отозвался Джон.

— Верю, — сказал я, — зато мне страшно. Оттуда возврата нет. Пусть во мне сейчас клокочет ненависть, но я вас никуда не отпущу. Надо закрыть дверь.

Опять этот стон, потом плач.

— Надо закрыть дверь.

Я попытался оторвать его пальцы от медной шишки, но он вцепился в нее что есть мочи, наклонил голову и со вздохом повернулся ко мне:

— А у тебя неплохо получается, парень. Почти как у меня. В следующем фильме дам тебе роль. Будешь звездой.

С этими словами он сделал шаг в холодную ночь и бесшумно затворил дверь.

Когда под его подошвами скрипнул гравий, я задвинул щеколду и торопливо прошелся по дому, выключая свет. Стоило мне войти в библиотеку, как в трубе заныл ветер, который спустился по дымоходу и переворошил в камине темный пепел лондонской «Таймс».

Я зажмурился и надолго прирос к месту, но потом встрепенулся, взбежал по лестнице, перемахивая через две ступеньки, хлопнул дверью мансарды, разделся, нырнул с головой под одеяло и услышал, как городские куранты пробили в ночи один раз.

А отведенная мне спальня затерялась высоко, под самым небом: если бы хоть одна живая — или неживая — душа вздумала скрестись, стучать, барабанить в парадную дверь, шептать, молить, кричать…

Кто бы это услышал?

Обещания, обещания

Promises, Promises

1988 год

Переводчик: Е. Петрова

Распахнув дверь, она сразу заметила, что он плакал. Слезы еще не высохли, и он их не вытирал.

— Боже мой, Том, что случилось? Входи!

Она потащила его за рукав. Можно было подумать, он этого даже не почувствовал, но потом наконец решился шагнуть через порог. Он оглядывал квартиру — и не узнавал, будто видел новую мебель и перекрашенные стены.

— Извини, что беспокою, — сказал он.

— Да ну тебя, в самом деле, — она провела его в гостиную. — Присядь. Ты ужасно выглядишь. Давай я принесу тебе чего-нибудь выпить.

— Да, пожалуй, присяду, я с ног валюсь, — рассеянно сказал он. — Выпить… Не помню, ел ли я сегодня. Не знаю.

Она принесла бренди, налила ему небольшую порцию, взглянула на него и налила еще.

— Успокойся. Все пройдет. — Она проследила, как он залпом осушил стакан. — Из-за чего ты так распереживался?

— Из-за Бет, — с трудом сказал он. Глаза его были закрыты, по щекам бежали слезы. — …И еще из-за тебя.

— К черту меня, что с Бет?

— Она упала и ударилась головой. Двое суток пролежала без сознания.

— Какой ужас… — Опустившись на пол, она обхватила его за колени, словно оберегая от падения. — Что же ты не…

— Я пытался, но мы были в больнице вместе с Кларой, а когда удавалось тебе позвонить, ты не брала трубку. Все остальное время Клара была рядом, и если бы она услышала наш с тобой разговор — Боже… достаточно того, что моя дочка могла… в любой момент… ну ладно, это нелегко было пережить, но теперь я здесь.

— Господи, неудивительно, что у тебя такой жуткий вид. Бет, так… Она?.. Она не?..

— Нет, она не умерла. Слава Богу, ох, слава Богу!

Теперь он не сдерживал рыданий и только сжимал в руке пустой стакан. Слезы капали на лацканы пиджака, но он этого не замечал.

Откинувшись назад, она тоже зарыдала, крепко стиснув его пальцы.

— Господи Иисусе, — тихо повторяла она, — господи Иисусе.

— Знала бы ты, сколько раз я произносил это заклинание в минувшие выходные. Я никогда не был чересчур набожным, но тут… меня как ударило: нужно хоть что-то говорить, делать, молиться — что угодно. Ни разу в жизни столько не плакал. И ни разу так истово не молился.

Ему пришлось прерваться, потому что его душили рыдания. Успокоившись, он собрался с мыслями и продолжил шепотом:

— Она жива, самое страшное позади, пришла в сознание два часа назад. Доктор уверен, она выздоровеет. Он так и сказал. Если бы мне сейчас предъявили счет на миллион долларов, я бы жизнь положил, чтобы его оплатить. Ради дочки — она этого достойна.

— Конечно достойна. Дочери для своих отцов — всегда самые лучшие, ну, уж большинство-то наверняка.

Он откинулся на спинку стула, а она осталась сидеть у его ног, дожидаясь, пока он задышит ровнее. Наконец она спросила:

— Как это произошло?