Конверт из Шанхая

– Часовых сняли тихо и без особого труда. Пробрались в тюрьму, коридоры там и впрямь оказались не намного шире вагонного. Самое же сложное было в том, что караульное помещение располагалось в самом конце коридора. И хоть часового и здесь мы сняли без шума, но кто-то случайно вышел, и началось такое, что описывать не всякому писателю по силам. В караулке народу было человек десять, может, и больше, но лишь один из них сообразил не сунуться в тесноту, а остаться с винтовкой внутри комнаты и поджидать нас. Так что полковник прошел весь путь так же просто, как разбрасывал на плацу десятки наших вояк. Нам же пришлось вступить в дело, когда и с той стороны, откуда мы вошли, враги объявились. Те палить из винтовок начали сразу, вернее, сразу попытались, да только им никто такого безобразия не позволил.

– А как же тот последний солдат, что в караульном помещении с винтовкой остался? – спросил дедушка.

– Полковник наш в него нож метнул, – ответил ему есаул и стал что-то высматривать в сумраке за окном.

– А что же дальше? – не удержалась я.

– Дальше? – переспросил Котов. – Дальше мы открыли нужную камеру, не сразу, потому что не знали, в которой нашего человека держат, но и искали недолго. Полковник велел нам оставаться на месте, сам же вошел, а вышли они оттуда оба в масках. Мы наскоро проверили, не затаился ли кто, чтобы не получить пулю в спину, и пошли к берегу. К этому времени рассвет забрезжил, стало немного видно – вот как сейчас примерно, хотя сейчас и вечер, – и мы недалеко от берега увидели две лодки. Пока мы удивлялись, полковник фонариком подал знак нашей не подходить пока к берегу, и она, похоже, оставшись не замеченной японцами, тут же скрылась за скалой.

Есаул увлекся рассказом и не заметил, как проговорился про японцев. Впрочем, это все было настолько понятно, что можно было и не говорить.

– Вторая лодка подошла к берегу, и мы увидели в ней не меньше дюжины солдат. Четверо остались на борту, остальные сошли на берег. Лодка тут же отошла в сторону на десяток саженей. Останься она у берега, мы бы незамеченными пропустили высадившийся отряд и, думаю, легко бы справились с оставшимися в лодке. Но тут пришлось вступить в бой. Солдаты эти оказались куда более лихими рубаками, чем охрана, а уж про офицера, что с ними был, и сказать нечего – на совесть дрался. Но, главное, командовал умело и правильно – заставил нас выйти из укрытия, под стволы тех, кто сидел в лодке. И приказал стрелять в нас, не боясь задеть своих, и не щадить его самого. Я это отчего так уверенно говорю, что все это было совершенно понятно, хоть языка я и не знаю. И ведь никто в лодке не осмелился ослушаться – тут же грянул залп! Который и добил тех японцев, что были еще на ногах и что собой заслонили нас. Да мы и сами постарались за ними скрыться от пуль. Второму залпу мы состояться не дали, укрылись за камнем и уж оттуда расстреляли всех в лодке. И все же… Мы уж, как положено, проверили, чтобы никто из врагов на берегу не смог для нас быть опасен. Но в лодке проверить не могли… Там оставался офицер, который схитрил и, поняв, к кому поворачивается удача, спрятался на дне лодки. Солдатам, видимо, приказал стоять и стрелять до последнего, а сам отлеживался. Впрочем, поступил он здраво, хоть со стороны это не выглядело благородным поступком. Потому что не жизнь свою берег, а до конца старался выполнить свой приказ, как мы исполняли свой. Дождался, пока подойдет наша лодка, пока мы начнем грузиться, встал с винтовкой в полный рост и успел расстрелять все пять патронов в магазине. Снова упасть на дно и перезарядить или схватить другую винтовку не успел, Григорий ему не дал. Но урон нам нанес больший, чем все остальные до него. Полковнику пуля вошла в сердце, мне он прострелил руку и тяжело ранил одного из матросов.

– Хороший был стрелок! – зло сказал Иван Порфирьевич.

– Если бы не сильная качка, положил бы все пять пуль в яблочко, – по-прежнему ровно ответил ему казак.

– Простите, что отвлек…

– Это ничего. Вы уж, наверное, поняли, что рассказ мой этим, по сути, и заканчивается, потому что дальше мы добрались до нашего берега, где нас свои поджидали. Григорий надеялся, что полковнику еще можно помочь, и расстегнул на нем рубаху, вот тогда я и увидел тот крестик, про который мы говорили. Вот и все.

– А тот человек, которого вы спасали? Он что?

– Спасенный наш так и не проронил ни слова за все время, что был с нами. И маски не снял. Лишь крепко обнял нас на прощание. Так что, кто он таков был, я и ума не приложу.

– Но догадываетесь?

– Может, и догадываюсь в самых общих чертах. Но от моих догадок толку мало.

– А товарищ ваш, Шолохов?

– Жив и здоров, вот и по службе недавно меня нагнал, тоже есаул теперь.

За окнами вагона давно уже стемнело, но никто не порывался включить электричество. Так и расстались в темноте. Мы с дедушкой еще посидели, держась за руки.

38