Прибыли мы в Москву, где эшелон частично разгрузился, самых тяжёлых везли дальше в тыл. К счастью я попал в списки тех, что выгружались тут. Выпросил, сказав, что я москвич. Всё ночью происходило, мельтешение людей, свет фонариков, разгрузка, вспышка боли в ноге, задели ею о борт машины, и вот уже через час меня уложили на койке в палате бывшей больницы, которую переключили на военные рельсы, и та стала одним из армейских тыловых госпиталей.
После того как меня на койке устроили, уснул я сразу, слишком устал, тяжёлая перевозка была. Несмотря на попытки смягчить кузов грузовика, растрясло нас заметно. Ещё стоит отметить, что больницу переделали в госпиталь буквально на днях, и фактически мы были первыми ранбольными что в него поступил. До нас ещё два эшелона разгрузили, частично раненые попали сюда, и мы с третьего эшелона. Палата была пятиместной, заняты койки оказались все. Палата командирская.
Выспался я хорошо. Утром санитар нас обслужил, тут все неходячие были, и вот я попросил у него листок с карандашом, и когда тот принёс, написал письмо родным и попросил отправить, адрес я сообщил. Тот пообещал сделать, при кухне дети поварихи, их можно использовать для этого. Двое ранбольных, из соседей, тут же заволновались, один как и я местным был, второй из Подмосковья. Я попросил позвать такого мальца, и когда он пришёл, подробно описал адрес родителей, и кому лучше передать записку. Желательно отцу Кирилла, но время девять и тот уж на работе должен быть, на заводе. Мать у него в музыкальной школе работает, сёстры, ну у них каникулы, и ещё в двухкомнатной квартире, выданной отцу Кирилла, проживала Антонина Михайловна, бабушка Кирилла со стороны отца. Особо ничего такого в записке я не писал, мол, ранен, не сильно, нахожусь в госпитале, бывшая двенадцатая городская больница. После этого отправил мальца.
Завтрак уже был, разбудили чтобы покормить. Ну тут я сам, приподнялся чтобы сесть, подушку под спину и вот поел. Успел записку отправить и начался врачебный обход.
– Как себя чувствуете? – спросил главврач, судя по шпалам, военврач первого ранга.
– Скучно у вас тут. Хоть бы гитару или баян принесли.
– Играешь?
– Немного.
– Это хорошо. Но я о ранении спрашивал.
– Рана ноет, но терпимо. А когда я ходить смогу?
– Какой быстрый. Через месяц видно будет, а пока лежи, восстанавливайся.
Тот отдал несколько распоряжений медсестре, за которой закреплена эта палата, после чего приступил к другим раненым, опрашивал, интересовался. Когда врачи ушли, минут через сорок медсестра вернулась, кому градусник, кому порошки выдала, а одного обожжённого, это был интендант, в машине ехал, на него горящим бензином плеснуло, когда немцы колонну обстреляли на дороге, повезли повязки менять. Мы уже успели в палате познакомится, узнали кто и как получил ранения, в общем, парни боевые, вполне можно общаться. И да, я единственный тут младший лейтенант. И вот когда медсестра ушла, санитар ей помогал катить кровать с обожжённым, дверь в палату открылась и внутрь заглянула девочка лет двенадцати, которая быстро стреляя глазами начала нас осматривать, и увидев меня, широко улыбнулась, и зайдя, подбежала к моей койке. Кто это, я знал, общую фотографию видел всей семьи. Старшая из сестричек, Ольга. Ей двенадцать, есть ещё Светлана, ей девять. Как раз за Ольгой зашла бабушка, и сама Светлана, больше никого не было, но оно и понятно, родители на работе.
Ольга подбежав, сразу обняла, только осторожно, видела перебинтованную ногу. Пока та со слезами на глазах сопела, и остальные подошли. Бабушка тут же спросила:
– Как ты?
– Да вроде ничего. Подбили лапу. Врачи говорят месяца через два бегать буду. В общем мне лишь лечение требуется и покой. У вас-то как дела? Вроде и не виделись всего недели три, а столько всего прошло.
– А что у нас может быть? Всё как и по прежнему. Нам как мальчонка записку принёс, так мы собрались и выехали, желали тебя проведать. Вот, собрали всё что было.
– Ага, – изучая нехитрую снедь и бутылку лимонада, оказалось её не только я любил, но и Кирилл тоже, но эту бутылку по-братски разделил с сестричками, что тоже до напитка охочи были.
А снедью мы и других раненых угостили, на всех хватило. В общем, пообщались, а прежде чем отпустить родичей, я отозвал бабушку, и на ушко ей зашептал, пока сестрички у дверей её ждали:
– Бабуль, война очень долгая будет, голодная. Вот тут у меня полторы тысячи рублей. В ближайшие дни, с мамой, а желательно с отцом, если он машину на работе достать сможет, езжайте на рынок и закупайте на все деньги припасы. Макароны, муку, крупы, консервы, соль, спички мыло, масло. В общем, скоро это всё сильно подскочит в цене и станет дефицитом. Припасы в квартире уберёте в шкаф, или в сарай спустите. Чтобы года два проблем с продуктами не было. Хорошо?
– Я передам Андрею, и мы на семейном совете решим, как поступить, – ответила та.