– Главным образом вот это. – Она обняла Поллетти и поцеловала его с энтузиазмом и страстью, которыми отличались многие ее поступки.
– М-м-м, – пробормотал Поллетти. Внезапно он поднял голову и прислушался. – Странно…
– Что странно? – спросила Кэролайн.
– Должно быть, послышалось… Как будто звон церковных колоколов.
Кэролайн отвела взгляд в сторону с забавным намеком на кокетство, характерным даже для самых простых ее жестов.
– Да, звон колоколов! – воскликнул Поллетти. – Вот, снова!
– Пошли посмотрим, – предложила Кэролайн.
Они выбрались из вертолета и, держась за руки, обогнули выступающую скалу. Ярдах в двадцати под нависающим гранитным утесом стояла маленькая церковка. В дверях церкви виднелась черная фигура священника. Он улыбнулся и приветливо махнул рукой.
– Как интересно! – Кэролайн потянула Поллетти за руку.
– Очаровательно, потрясающе, необычно, – отозвался Поллетти. В его голосе было меньше энтузиазма, чем раньше. – Да, интересно, – добавил он более уверенным тоном, – но вряд ли заслуживает доверия.
– Пошли-пошли, – сказала Кэролайн.
Они вошли в церковь и приблизились к алтарю. Девушка встала перед священником на колени, после недолгого колебания Поллетти последовал ее примеру. Откуда-то послышалась органная музыка. Священник просиял и начал церемонию.
– Согласна ли ты, Кэролайн, взять этого мужчину, Марчелло, себе в мужья?
– Да, – пылко ответила Кэролайн.
– А ты, Марчелло, согласен взять эту женщину, Кэролайн, себе в жены?
– Нет, – убежденно отозвался Поллетти.
Священник опустил Библию. Поллетти увидел, что он заложил нужную страницу дулом автоматического «кольта» сорок пятого калибра.
– Согласен ли ты, Марчелло, взять эту женщину, Кэролайн, себе в жены? – повторил святой отец.
– Да… пожалуй, – ответил Поллетти. – Я хотел лишь подождать несколько дней, чтобы на церемонии могли присутствовать мои родители.
– Мы еще раз устроим венчание для твоих родителей, – заявила Кэролайн.
– Ego conjugo vos in matrimonio…[27]
– начал священник.Кэролайн быстро подала Поллетти кольцо, и они обменялись кольцами в классической старинной церемонии, которая всегда казалась Поллетти такой трогательной.
За стеной стонал и жаловался ветер пустыни; Поллетти молчал и улыбался.
РАССКАЗЫ
Пиявка
Слишком долго она летела в пустоте. Слишком долго была без пищи. Безжизненная спора, она не замечала, как проходили тысячелетия. Не почувствовала она ничего и тогда, когда достигла наконец Солнечной системы и живительные лучи Солнца коснулись ее сухой твердой оболочки.
Планета потянула ее к себе, и, все еще мертвая, она вместе с другими межзвездными пылинками стала падать.
Пылинка, похожая на миллионы других: ветер подхватил ее, помчал вокруг Земли и отпустил...
На поверхности она стала оживать. Сквозь поры в ее оболочке стала поступать пища. Она принялась есть и расти.
Фрэнк Коннерс поднялся на веранду и два раза негромко кашлянул.
- Прошу прощения, профессор, - сказал он. Длинноногий профессор, лежавший на раскладушке, даже не пошевелился и продолжал похрапывать.
- Мне не хотелось бы вас беспокоить. - От волнения Коннерс сдвинул свою старенькую шляпу на затылок. - Я знаю, у вас неделя отдыха, но там, в канаве, лежит такая чертовщина...
Одна бровь у спящего слегка приподнялась. Фрэнк Коннерс снова вежливо кашлянул. На его руке, сжимавшей черенок лопаты, набухли старческие вены.
- Вы слышите, профессор?
- Конечно, я все слышал, - пробормотал Майкхилл, не открывая глаз. - Вам попался эльф?
- Чего? - спросил Коннерс, сосредоточенно наморщив лоб.
- Маленький человечек в зеленом сюртучке. Дайте ему молочка, Коннерс.
- Нет, сэр. Это какой-то камень. Профессор открыл один глаз.
- Прошу прошение, я не хотел вас беспокоить, - снова извинился Коннерс.
У профессора Майкхилла вот уже десять лет была единственная причуда неделя полного отдыха. Это стало традицией. Всю зиму профессор читал студентам антропологию, заседал в полудюжине комитетов, занимался для себя физикой и химией и ко всему этому умудрялся писать еще по книге в год. Но к лету он выдыхался совершенно.
И тогда он отправлялся к себе на старую ферму, в штат Нью-Йорк, и целую неделю просто-напросто отсыпался. Это и называлось неделей полного покоя. Фрэнка Коннерса он нанимал на это время готовить еду и помогать по хозяйству.
Вторую неделю профессор, как правило, бродил по окрестностям, рассматривал деревья, птичек и удил рыбу. Третью неделю он читал, загорал на солнце, чинил крышу сарая и лазил по горам. Конца четвертой недели профессор дожидался с трудом, а дождавшись, торопился уехать.
Но первая неделя была священна.
- Я не стал бы вас тревожить по пустякам, но этот чертов камень расплавил мне лопату.
Профессор разом открыл глаза и приподнялся. Коннерс протянул ему лопату. Ее закругленная часть была ровно срезана. Майкхилл резко спустил ноги с раскладушки и сунул в потрепанные мокасины.
- Идемте, - сказал он, поднимаясь. ~ Посмотрим, что это за чудо.