Копье и кровь

– Зачем тесниться на ограниченной территории, когда вокруг есть много пространства? Скученность, шум, этот постоянный фон эмоций… – Беллизонец прикоснулся рукой к виску. – Это ненормально.

«Но вы ведь тоже теснитесь там, у себя, под горами», – хотел сказать Габлер, но не стал.

В памяти всплыла сценка в нью-бобринецкой «Русалке». Граната бренчал на гитаре и даже не пел, а просто ронял одно слово за другим:

Серое небо неласково смотрит на город.
Тысячи улиц. Сто тысяч домов. Миллионы нахмуренных окон.
Визг тормозов, гул моторов, подошв нескончаемый шорох,
Пятна реклам, светофоров, одежд разноцветнейших ворох.
И над асфальтом, бетоном и сталью, в пространстве далеком,
Черные птицы летят, летят неизвестно куда…

Землю прижали тяжелой пятой города.

Разве найдешь в бесконечных безликих парадных
Эту заветную дверь, за которой укрылась Она?
Разве найдешь в равнодушных бетонных громадах,
В дебрях квартирных, подвалах, средь лестниц каскадов
Ту, что зовет за собою, являясь в предутренних снах?
Надежды уходят. Летят неизвестно куда.

Прочно стоят разрушители грез – города…

Я проблуждал много лет в недрах домов-исполинов
И разыскал, наконец, эту заветную дверь.
Долго звонил и стучал, ждал в подъезде пустынном
Множество дней и ночей нескончаемо длинных,
Тщетно надеясь. И только теперь
Понял, что дверь заперта навсегда.

Изгнали Мечту города
И шеи своих фонарей наклонили повинно.

Как это ни удивительно, он, Кристиан Габлер, запомнил все и сразу. Как будто каждое слово Граната вколотил ему в память. Наверное, просто такое было тогда у него, Криса, настроение… Хотя сам он являлся уроженцем миллионника, и ничего против таких городов не имел. И с удовольствием прожил бы всю жизнь в Грэнд Роме. Только подальше от Октагона…

– Ваши предки ведь тоже в городах жили, – все-таки заметил он.

– Атланты – да. И это не привело ни к чему хорошему, – жестким тоном парировал Индилайнон.

* * *

Кабак «Утеха патриция» действительно располагался за спиной у статуи Тиберина. А с центральной аллеи он был незаметен потому, что там росли высокие пышные кусты. Но, видимо, в рекламе это заведение не нуждалось – вечер еще бродил где-то за горизонтом, а в длинном зале народу хватало. И по виду никто из посетителей даже отдаленно не напоминал древнеримских аристократов, какими их показывали в арт-объемках. Столы со скамьями стояли с обеих сторон от входа, перпендикулярно боковым стенам. Друг от друга их отделяли высокие, почти до потолка, перегородки. Оба этих ряда уходили к дальней поперечной стене, где находилась стойка. Она была утыкана поблескивающими кранами, из которых бармен, в соответствии с заказами, наливал вино и пиво. А сервы разносили на подносах напитки и закуску посетителям. Стены с односторонней прозрачностью позволяли видеть окрестности кабака – кусты, деревья, аллейки и фрагменты улицы. Между рядами столов, посередине зала, тянулась заключенная в невысокое, до колен, беломраморное обрамление полоска воды. Там били маленькие фонтанчики и сновали мелкие разноцветные рыбешки. Наверное, в этом длинном узком бассейне не раз освежали голову изрядно вкусившие вина «патриции». Хотя, возможно, Габлер слишком плохо думал о завсегдатаях этого кабака.