Копье милосердия

— Брат, ты интригуешь меня… — Кампани почему-то заволновался. — Я слушаю.

Арманка передал ему содержания разговора царя с купцом Трифоном Коробейниковым почти слово в слово. Когда он закончил, коадьютор от огромного волнения вскочил и начал быстро ходить из угла в угол; так ему лучше думалось.

Копье! Уж не копье ли это святого Лонгина-сотника?! Если это так и если это копье попадет в руки русских варваров, то тогда мир погрузится в пучину хаоса. Нет, только не это! Копье должно принадлежать папскому престолу!

Коадьютор, всегда отличавшийся стремительностью в действиях и логичностью рассуждений, практически мгновенно разработал план и принял решение.

— Прихвати с собой бутылку вина и полезай наверх, — приказал он карле. — Это чтобы тебе не замерзнуть. Посиди там, пока я напишу письмо…

Он опасался, что в его комнату в любой момент может зайти непрошеный гость — кто-нибудь из дьяков. Или начальник стрельцов, охранявших посольство. И если московиты увидят карлу, то быть беде.

Кампани нашел нужный кусок пергамента (бумаге шифрованное письмо он опасался доверять), достал плотно закрытый каламарь*, наполненный особыми чернилами, и взялся за перо. Коадьютор решил написать послание архиепископу виленскому и краковскому Юрию Радзивиллу, професу ордена. Потомок древнего литовского рода отличался огромной приверженностью вере; он неистово преследовал иноверцев и сжигал антикатолические труды. Кроме того, Юрий Радзивилл, как и сам Кампани, был человеком действия.

«Ясновельможный милостивый пан, ваше высокопреосвященство!..», — начал выводить коадьютор крупным разборчивым почерком; архиепископ, которому еще не исполнилось и тридцати лет, был слаб глазами и терпеть не мог неряшливости в письмах и людей, которые не дружили с каллиграфией. Конечно же, на пергаменте строилась рядами латынь, но человеку, несведущему в шифре, послание коадьютора показалось бы абракадаброй.

Кампани трудился над письмом битый час. Карла, несмотря на доброе вино, изрядно продрог (коадьютор даже слышал, как он стучит зубами), когда иезуит милостиво приказал ему вернуться в комнату, что шут и поспешил сделать. Он сразу же прилепился к печке и стоял с ней в обнимку, постанывая от удовольствия, несколько минут. Кампани не торопил его; уж ему-то хорошо известно такое состояние.

Наконец Арманка согрелся и подошел к столу, за которым сидел коадьютор. Паоло Кампани достал из шкатулки два мешочка (один, поменьше, с золотом; другой, побольше, с серебром) и сказал, передавая их агенту:

— Золото тебе. Достоин, заслужил…

Снисходительно подождав, пока в порыве благодарности осчастливленный столь большой суммой денег Арманка облобызает ему руку, коадьютор продолжил:

— А письмо и серебро снесешь нашему человеку из московитов, ты знаешь его. Скажешь, чтобы он не медлил — дело срочное. Если ему не удастся перейти границу с купеческим обозом, пусть идет тайными тропами. Когда я получу доказательства, что письмо попало в руки того, кому предназначено, то дам вдвое больше. Адресат ему известен.

Самолюбивого карлу немного покоробило, что коадьютор не назвал получателя письма, но он благоразумно промолчал. Пообтершись при дворе русского царя, он хорошо усвоил поговорку: «Большие знания — большие горести». И все ценные сведения держал, что называется, под спудом, не высказывая на людях ни малейшего интереса к государственным делам.

Запечатанный личным перстнем-печатью коадьютора пергамент свернули в тонкий рулончик и запихнули в рыбий пузырь, чтобы предохранить от влаги. Попрощавшись с Кампани, шут вылез на чердак, затем спустился в подземелье и спустя час уже находился на Торге в Китай-городе.

В Китай-городе насчитывалось свыше полусотни торговых рядов, называвшихся по предметам торговли: рыбный, ветошный, золотой, иконный, свечной, восковой, шапочный, кафтанный, медовый, ореховый и другие. Но карла держал курс на так называемый «вшивый» ряд, где торговали подержанным платьем, загрязненным до крайней степени.

Торговля в рядах напоминала характерный облик шумного и суетливого восточного базара. Покупатели шли по узким проходам сплошной толпой. Приказчики, стоявшие у дверей лавок, истошными голосами зазывали покупателей, расхваливая товар. Робких провинциалов и нерешительных людей они буквально силой затаскивали в лавку и вынуждали что-нибудь купить — как правило, никуда негодный товар. Однако с шутом такой номер у них не проходил. Благодаря своему малому росту и необычайной юркости Арманка напоминал вьюна. Он так ловко и быстро пронизывал толпу, что люди не успевали его заметить. Будь карла вором, он пользовался бы большим уважением среди товарищей по ремеслу.