Копье милосердия

«Твое слово в рот не положишь и сыт им не будешь, — несколько скептически подумал Влахос. — Что-то я не слышал, чтобы романиоты строго придерживались своих обязательств. Но это мы потом посмотрим. А сейчас нужно действовать быстро, без промедлений. Иначе московит уйдет из харчевни и ищи его потом по всему Истанбулу».

— Что ж, коли так, за дело! — Влахос решительно встал. — Позволь попрощаться, уважаемый Мизрахи. Нужно торопиться.

— Да-да, всенепременно… — Шмуэл Мизрахи на прощание с деланной кротостью поклонился Влахосу и вышел из харчевни, где его уже ждали два телохранителя и четыре дюжих невольника с закрытыми носилками, обитыми изнутри белым атласом.

Усевшись на мягкие подушки, он нетерпеливо сказал:

— Двинулись! Быстрее!

Нужно убираться от харчевни срочно и как можно дальше. Если шпионы султана узнают о его тайной встрече с Влахосом, у асес-баши могут появиться неприятные вопросы не только к хозяину харчевни, но и к уважаемому члену хасгахи…

Ивашка Болотников повернулся на бок и застонал — голова раскалывалась от боли, а во рту, словно в хлеву. «Где это я так?.. — не открывая глаз, спросил самого себя Болотников. — Ничего не помню…». Он оперся на руку, сел и только потом поднял тяжелые веки.

Вокруг находились люди. Много людей. Они вповалку спали на застеленном соломой полу сарая. Сон их был беспокоен и явно наполнен кошмарными видениями — то один, то другой человек время от времени вскрикивал во сне, некоторые тонко скулили и плакали, а тот, что лежал рядом с Ивашкой, с правой стороны, скрипел зубами и конвульсивно взмахивал руками; наверное, во сне сражался с какой-то нечистью. Запахи пота, человеческих испражнений и прелой соломы наполнял длинное приземистое помещение до самого верха, и все эти миазмы, попадая внутрь, оседали на легких, вызывая хрипы, похожие на предсмертные.

Стояло раннее утро, и свет уже начал проникать сквозь многочисленные щели в стенах и крыше сарая, поэтому картина сонного царства, представшая перед Болотниковым во всем своем неприглядном натурализме, поразила его до глубины души. Он даже подумал, что это сон и чтобы проснуться, сильно ударил себя два раза по щеке.

Ничего не изменилось. Сарай остался на месте. Как и одетые в лохмотья люди, большей частью изможденные, босые и грязные. Да и сам Болотников выглядел не лучше. Вместо добротной одежды на нем были только рваные казацкие шаровары и серая от пыли полотняная рубаха с вышивкой.

Ивашка рванулся вверх, пытаясь вскочить на ноги, убежать из этого кошмара… Но сосед слева, который тоже проснулся и наблюдал за ним через неплотно сомкнутые веки, цепко ухватил его за ноги и вынудил отказаться от этого намерения.

— Тихо, ты, хлопец! — пробасил сосед Болотникова. — Вишь, какой шустрый… Будешь бузить, познакомишься с нагайками янычар.

— Где я, что со мной? — дрожащим голосом спросил Ивашка.

— Или не помнишь? — удивился сосед слева, усаживаясь поудобней.

Судя по длинным усам и клоку волос на бритой голове, это был запорожский казак. Встречаться с запорожцами Болотникову не доводилось, но он знал о вольном казачьем братстве за днепровскими порогами. Когда он бежал от князя Телятевского, то первой его мыслью было податься за пороги. Но, зная хитрость и коварство своего хозяина, он совершенно не сомневался в том, что тот пошлет за ним погоню именно в ту сторону. Поэтому Ивашка решил до поры до времени схорониться в людной Москве, где найти человека не так просто.

— Туман в голове, — признался Болотников. — Помню, зашел в харчевню, заказал турскую горилку, а дальше… дальше провал в памяти.

Казак невесело рассмеялся и сказал:

— Глупый воробей всегда попадается на мякине. Ты попал впросак. Тебя чем-то опоили и продали торговцу невольниками. Это известный в Истанбуле способ легко заполучить себе хороший бакшиш*. Кому из обманутых повезет больше, того определяют в янычары, а таким, как мы с тобой, горемыкам, у кого и стать есть, и силушка, одна дорога — на катырги. Не понимаешь? Катырга — это галера по-турецки.

— Откуда знаешь? — тупо спросил Болотников.

— Я уже был гребцом — на флагманской галере капудан-паши* во время битвы при Лепанто*. Там много невольников-гребцов из русских земель ворочали веслами… Турский флот во главе с Али-пашой потопили, а нас освободили венецианцы. Целых два года добирался домой. А когда вернулся, то на месте хутора нашел пепелище. Крымчаки устроили набег… Ушел я к братчикам. А куда деваться? Ни кола, ни двора, ни семьи, ни детей… — Запорожец горько покривился, но тут же решительно смахнул ладонью печаль с чела, улыбнулся и сказал приветливо: — Что ж, давай знакомиться, товарищ по несчастью. Меня зовут Лаврин. Лаврин Шрам.

— Ивашко я, Болотников… — машинально ответил московит, бестолковые мысли которого напоминали разбуженный пчелиный рой.

Он никак не мог прийти в себя от ужасного удара, уготованного ему судьбой.