Копье Нептуна. Арабская весна. Первая и вторая книги (СИ)

— Вот что, лейтенант. Я знаю вашу позицию, и знаю, как вы относитесь к чужакам. И к парням с другого берега. Мы сколоченная группа, не раз бывавшая под обстрелом. А они — нет. Я все это понимаю. И я не в восторге от того, что нас срочно решили усилить черти кем. Но я не позволю, чтобы в отряде были разборки. Этот парень потерял всю свою группу, сам был контужен — но врачи разрешили ему вернуться в строй. Возможно, этот тип не слишком-то приятен в общении, но вы должны понимать — общее дело, которое мы делаем сейчас — важнее каких-то мелочных разборок. Можешь воспринимать это так: мы должны сделать дело, а потом мы избавимся от ублюдков раз и навсегда. Но дело мы сделать должны, ты понимаешь, что стоит на карте?

— Да, сэр.

Коммандер внимательно смотрел на лейтенанта.

— Пока не понимаешь. Но поймешь. Скоро поймешь, не я придумал эти дурацкие требования по безопасности. И я рассчитываю, что ты не только усвоишь все, что я тебе сказал — но и донесешь мои слова до остальных.

— Да, сэр.

— Вот и отлично. Больше ты с Дулитлом в пару не встаешь. И вы будете в разных группах. Постарайтесь больше не затевать ничего.

— Скажите это ему, сэр.

Взгляд коммандера посуровел.

— Я говорю это тебе.

— Я все понял, сэр.

— Сдай оружие и иди к врачу. Я не могу допустить, чтобы у меня еще один солдат выбыл из строя. Пусть посмотрит твою ногу. Если надо — возьмешь короткий тайм-аут.

— Да, сэр…

— Все. Иди.

Врач — своего не было, зато тут было полно врачей ВВС — осмотрев колено, рекомендовал сделать перерыв на несколько дней и наложил давящую повязку. Так же — дал какое-то средство, каким пользуются игроки в американский футбол, и велел это втирать в колено, как только будет чувствоваться боль. Лейтенант понял, что выбыл из строя на несколько дней, и ничего хорошего в этом не было. Он попросил разрешения сходить на пару дней с логистической колонной в Кабул, и лейтенант-коммандер подписал ему три дня увольнительной. Требования безопасности запрещали такое — но Снейк хорошо понимал, что болтающийся по базе лейтенант может что-то натворить, опять столкнуться с Дулитлом. Да и вообще — Аллену надо было дать немного развеяться перед тем, как снова приступать к занятиям, долгие тренировки и неизвестность вымотали всех до предела. Так что — с первой же логистической колонной, лейтенант Томас Аллен отбыл в Кабул.

Кабул одна тысяча четыреста тридцать второго года хиджры представлял собой город, мало похожие на какой-либо иной на этой планете…

Когда американцы пришли в Кабул — он был мало похож на город. Русские в восьмидесятые отстроили его по своим проектам, четырех и пятиэтажками, в основном панельными, совсем не держащими тепло — но это было хоть какое-то жилье, ведь до прихода русских многие жители Кабула ютились в грязных землянках, вырытых на склонах гор, был даже уникальный, единственный в мире подземный рынок. Потом — русские ушли и в городе начались бои. При коммунистической власти Наджибуллы — боев не было, коммунисты сдали город без боя — все началось потом. Таджики Раббани и Масуд моментально схватились с пуштуном Хекматьяром. Точнее — это пуштун Хекматьяр, основатель и «владелец» самой крупной из семи партий — Исламской партии Афганистана, включавшей в себя до трети моджахедов — не хотел делиться власть с грязными таджиками и с другими полевыми командирами. Он хотел власть себе и кресло премьер-министра его не устроило. Тяжелые бои, которые велись даже в городских кварталах — закончились поражением Хекматьяра, он отступил в населенный пуштунами Кандагар, от поста главы правительства не отказался — но делами страны не занимался, вместо этого он начал промышленно выращивать опиумный мак. О походе на Кабул он заикался, но как-то вяло — места для выращивания мака хватало.

В девяносто шестом — город, и тоже без боя взяли уже талибы. Это снова были пуштуны — но совсем не такие, как обросший жирком Хекматьяр. Молодые, голодные и злые пуштуны из сельской местности, говорящие на пушту взяли миллионный город, который населяли люди, говорящие в основном на дари, и среди них было много не пуштунов. Город этот — на протяжении многих десятилетий испытывал влияние вестернизации: в двадцатые Эманулла-хан приказал проложить к своему дворцу первую (и последнюю) афганскую железную дорогу, в шестидесятые тут было не протолкнуться от хиппи, шалевших от горного воздуха и растущей в горах на открытом доступе афганской, лучшей в мире конопли, в восьмидесятые здесь были русские. Еще в начале девяностых — Раббани и Масуд не слишком то усердствовали в вопросах веры и можно было увидеть женщину на улице если и не в мини-юбке, то без чадры. Но сейчас — наступили совсем другие времена.