Копье Судьбы

Ева развела руками. Обычно Ади никогда не предлагал ей воспользоваться его «Мерседесом», который уже знает, кажется, полгорода. Только однажды, поздним зябким вечером, когда шел сильный дождь, фюрер разрешил добраться на автомобиле до соседней с ее домом улицы. Черный лак, сверкающие серебряные ручки, веточка жасмина в вазочке, плотный кожаный верх, в который звонко барабанили капли, – глаза разбегались, где уж тут запомнить лицо шофера.

– Меня зовут Эмиль Морис. Фюрер часто говорил, что хочет выдать племянницу замуж за достойного мужчину. Я много работаю, получу хорошее наследство, горячо поддерживаю национал-социалистическую партию. И люблю Гели больше жизни, наши чувства взаимны, и…

Приоткрыв от любопытства рот, с пылающими щеками слушала Ева водителя Гитлера. До чего же интересны такие истории – про любовь, намерения скорее пожениться! Конечно, дочь сводной сестры фюрера – не красавица. Но главное – чтобы она нашла свое счастье, а Эмиль этот, кажется, настроен серьезно, даже носит с собой фотографию девушки! Как это мило и романтично!

За любопытством пришла боль. Не церемонясь, пырнула острым ножом прямо в сердце.

Гитлер не выдал Гели за Мориса, потому что сам любит племянницу.

Он. Любит. Гели.

Поселил ее в своей квартире на Принцрегентштрассе, распорядился, чтобы Борман обеспечил для девушки охрану. Никуда ее не отпускает. Лично сопровождает на уроки вокала, ездит с ней на пикники.

Да, конечно: это любовь!

С его-то занятостью – на уроки.

С его-то отвращением к паркам и озерам – на пикники. Да Ади же не выносит природу, ненавидит купаться. Никто никогда не видел его в купальном костюме, он может только пройтись по берегу и помочить в воде ноги, и на лице его появляется брезгливое выражение. И вот ради своей племянницы он плюет на собственные привычки и предпочтения!

Любовь. Любовь к Гели…

«Зачем же он приходит ко мне? – Ева сглотнула подступивший к горлу комок и уставилась в потолок, стараясь сдержать закипающие горькие слезы. – И говорит добрые слова, и ласково смотрит, и дарит подарки. Зачем?! Наверное, чтобы Гели ревновала. Точно! Как же он сходит по ней с ума! А я… я ничего для него не значу…»

– Ева, вы понимаете, – Эмиль накрыл ее руку своей широкой ладонью, – через несколько лет фюрер может получить пост рейхсканцлера. Для вас это тоже уникальный шанс! Вы можете стать женой такого человека, понимаете? А мне нужна Гели, никто ее не заменит. Нам надо объединить усилия, мы союзники, и цели наши совпадают. Вы слышите меня?!

Она послушно кивала, соглашалась. Зачем-то обещала написать девушке письмо с просьбой оставить Ади в покое – как будто бы оно могло исправить эту ужасную ситуацию.

Рейхсканцлер, власть, политика. Влияние, положение.

Если бы Эмиль только знал, как мало значит для нее все это. А очень дорого, безумно важно – уставшее лицо фюрера, его чарующие глаза.

Глаза-глаза-глаза.

Пропасть, омут. Других таких не найти! Нет сил думать о том, что они смотрят на другую женщину, что их целуют другие губы.

Нет сил думать – и не надо, ни к чему травить себе душу. Да это же очевидно: Ади просто запутался. Он поймет и сделает правильный выбор. Придется только очень постараться, позаботиться о том, чтобы толстая брюнетка с квадратной челюстью исчезла из жизни фюрера.

И Ева старалась.

Остригла пепельно-русые волосы, которые спускались ниже плеч, сделала короткую, как у Гели, стрижку. Стала носить вульгарные платья с глубоким вырезом, которые за стойкой фотоателье смотрелись неуместно. Начальник, вечно ворчащий по поводу и без, впрочем, не сделал на этот счет ни единого замечания, интуитивно все угадав.

Не прическа, не платье, не дурацкие туфли на очень высоком каблуке – это уже оружие в битве.

Ева боролась за сердце фюрера, Гофман – за близость к вождю, Морис – за Гели.

Объединенными усилиями действовать проще.

Генрих Гофман всегда имел полную информацию о местонахождении фюрера – и ни один приезд Гитлера в Мюнхен не проходил без того, чтобы начальник не затащил Адольфа поболтать с маленькой фрейлейн Браун.

Эмиль рассказал все о Гели. Как она кокетничает, скандалит с дядей, красит губы вызывающе яркой помадой. И курит у него, не выносящего табачного дыма, прямо на глазах.

В связи с этим надо все устроить по-другому. Пусть там, рядом с племянницей, будут нервы и боль – а здесь царят покой, комфорт, уют.

Поэтому – никаких упреков, только улыбки. Долой помаду и красный лак для ногтей. И – не курить – не курить – не курить. Хотя за долгие часы рассуждений фюрера о политике без сигареты с ума сойти можно.

«Я буду развлекать его. Веселить. Только бы он отдыхал рядом со мной. Пусть привыкнет. Пусть полюбит, – думала Ева, стараясь изо всех сил рассмешить фюрера. – Каждую минутку, которую он проводит рядом со мной, я занимаю в его сердце все больше и больше места. И вот настанет день, когда и вовсе не будет в нем Гели – зато буду я».