Копье судьбы. От Голгофы до падения Рейхстага

Вальтер Иоганнес Штайн увидел двуглавый Гётеанум, венчавший вершину Юрской горы, весной 1919 года, когда стоял у входа в горный граальский скит в Арлесхейме, близ Базеля. В небольшой деревушке Дорнах, приютившейся ниже этого храма Грааля XX века, Штайн обнаружил интернациональную общину, собравшуюся здесь, чтобы внимать поразительным лекциям Рудольфа Штайнера о духовном происхождении и будущей судьбе человечества. И скоро Вальтер Штайн понял, что его собственные оккультные способности не идут ни в какое сравнение с духовной мощью Рудольфа Штайнера.

Рудольф Штайнер еще в 1879 году, восемнадцатилетним студентом, увидел в сокровищнице Хофбурга Копье Лонгина и заинтересовался этим талисманом власти. Но, в отличие от других созерцателей Копья, Штайнеру захотелось освободиться от своего прирожденного дара ясновидения.

Покоряющее, вызывающее благоговение и внутреннюю боль видение Zeitgeist — Духа Времени — стало для него актом самопознания. Штайнера пронзила мысль о двойственности его собственной души. Он увидел, как, с одной стороны, в нем доминировал разум, а душа не могла вырваться из пределов чувственного знания, но, с другой стороны, он, благодаря некоему духовному зрению, проникал до самых границ сверхчувственного мира. И Штайнер ощутил, что именно ему суждено отыскать мостик между миром духов и миром живой природы.

Он начал смотреть на исторический процесс как на эволюцию сознания и понял, какой богатый и противоречивый опыт приобрел человек за последние три тысячелетия. Ключевым в этом процессе стало изменение отношения человека к природе и достоверности логического мышления и все большее его доверие к чувственному опыту.

Штайнеру показалось весьма важным мнение греческих философов относительного того, что рожденные разумом идеи реальнее самого чувственного мира. И он проследил, как эта вера в скрытые возможности человеческого мышления позволила открыть истины, о которых стали забывать в Средневековье. Он также понял, почему духовность мышления стала вызывать скепсис, возникший в эпоху Грааля, в IX веке, когда Римская церковь изъяла индивидуальный человеческий дух из прежнего триединства человека. Дух тогда принизили до простого свойства души, а доверие к мышлению как инструменту познания сильно ослабело.

Совершенно естественно, что истинная природа античной философии и искусства осталась непонятой в XV веке, в эпоху Ренессанса. Рост интереса к греческой культуре сопровождался не обогащением духовного знания, а лишь стремлением открыть секреты физического мира. Семена материализма были брошены в почву, а разрыв между миром идеальным и материальным становился все больше. Тот самый разрыв, который ощущал в своей душе Рудольф Штайнер.

Однако он чувствовал, что, согласно Божественному плану эволюции, люди должны были быть отрезаны от духовности (макрокосма) и заключены в унылом изолированном трехмерном пространстве. Он понял, что только в такой изоляции от всего Божественного человек возжаждет самосознания и свободы, благодаря которым на земле установится царство Любви.

Придя к таким выводам, Штайнер стал считать собственный дар ясновидения скорее помехой, нежели чем-то полезным. В определенном смысле эти его способности затрудняли обретение в чувственном мире настоящего самосознания. Сам он воспринимал их как атавизм, как наследие древних германских племен, символом которых однажды стала четырехрукая свастика.

Глядя на Копье Судьбы в Хофбурге, Штайнер твердо решил освободиться от способностей, которые позднее так старался заиметь Адольф Гитлер.

Однако атавистический дар Штайнера ослаб только через много лет, и тогда он мог созерцать Копье Судьбы без сверхчувственных видений. Самый мощный из известных человеку усилитель спиритических способностей больше не доставлял ему беспокойства. Наконец он оказался в «законченном творении богов» — в сугубо материальном мире, который алхимики называли «мусорным ящиком сознания».

Доступ в мир духовных существ — его постоянных спутников с самого детства — был для Штайнера закрыт, но он знал, что его собственное эго остается живым духом в мире духов, теперь для него невидимых. Это обстоятельство было для него спасительным якорем в бушующем море современного материализма. Он решил перебросить мост между мирами — духовным и физическим.

В нашем случае достаточно сказать, что он шел двумя различными путями, которые позже слились в то, что он называл духовной наукой. Один путь имел философскую природу и состоял в глубоком изучении самого мышления. Эта работа обобщена им в книге под названием «Философия духовной деятельности». Второй путь вел его к изучению научных сочинений Гёте и развитию теории познания, на которую намекал автор «Фауста».