Копейщики

По одним источникам, орден рыцарей Храма (тамплиеров) в течение всех этих лет оставался в стороне от походов в Лангедок. В ответ на призыв папы принять участие в войне против катаров руководители тамплиеров прямо заявили, что не считают вторжение французских войск в Тулузское графство "настоящим" крестовым походом и не намерены в нем участвовать. Орден во время Альбигойских войн формально сохранял нейтралитет, однако его командорства в Лангедоке нередко предоставляли убежище катарам и даже защищали их от крестоносцев. Более того, тамплиеры с оружием в руках участвовали в битве при Мюре в 1213 году на стороне катарской армии. Однако из других документов известно, что некоторые воины-монахи принимали участие в осаде катарских крепостей. Это тем более странно, учитывая очень строгую иерархию и дисциплину в ордене. Что послужило расколом в среде тамплиеров? Уж не жажда ли обладания святынями катаров?

Так, может быть, секрет противостояния и сотрудничества между тамплиерами и катарами объясняется не только желанием проникнуть в тайны альбигойцев, но и духовным родством и единством мировоззрений? Тем более, что крепость Монсегюр - как считалось в среде крестоносцев - была местом, где по легендам хранились какие-то христианские реликвии. Причём весь командный состав гарнизона крепости состоял из рыцарей Храма, которые скрывали свою принадлежность к ордену. После падения твердыни катаров вместе с тамплиерами исчезла и сокровищница замка.

Если вы не боитесь окунуться в век клятв и клятвопреступлений, во времена главенства долга, верности и чести, коварных предательств и измен, тайных операций королей и поиска истин - постучите в эту дверь, возьмите в руки кончик нити лежащего на пороге клубка. Если вы готовы идти по лабиринту умозаключений, открытий и догадок, тогда… Вперёд!

Часть 1

Глава 1 33 год н. э.

Вот эти земли под жёлтой паранджой!
Что мне до них под крышей мира?
Как нищему к объедкам пира,
Как до алмаза, когда ножом
Не можешь тронуть острых граней…
До лестниц в каменных мешках.
Как до вчерашней раны,
Натёртой пяткой в ремешках
Разорванных сандалий.
Что мне стежки,
Сорочки льном для штопки?
Или горшки
С дровами для растопки?
Где дым устал впустую виться,
Когда последний грош, как в прорву,
Когда мой пояс ветром порван,
Когда мой путь звездой отмечен,
Когда кормился у мечетей…
Когда с толпой пытался слиться,
Чтобы остатком вин напиться
Со дна пустых корявых чашек…
Но снится, слишком часто снится
Клавиром серых странных ткачеств,
Стеной безвыходного плача,
Взлетающей под солнцем птицей,
Остатком стен в земле фисташек,
Работой тонкой ювелира,
Где жар под солнцем, не отмыться…
…Как пуп земли, как центр мира…
…Как тонкий слой румян и грима…
Песок у стен Иерусалима.

(Песня погонщика верблюдов, пер. с арамейского)

Горячий ветер пустынь - хамсин - полировал песком стволы редких, чахлых пальм. Время от времени небольшими воронками в воздух ввинчивались столбики поднятой пыли, пучки сухой травы и мелкие камни. Солнце - ослепительная алмазная брошь, на которую невозможно поднять глаза, даже полуприкрыв веки (приходилось подставлять козырьком ладонь) - перевалило линию полудня и поползло к западу. Было душно, но жара понемногу спадала. Тени удлинялись, предлагая оживающему миру всё больше укрытий от палящего зноя между обломками изъеденных временем гор, у стен полуразрушенных построек и под кронами одиноких деревьев.

На дороге – скорее, тропе, заметной по следам козьих копыт - стали попадаться ветхие дома, сложенные из необожжённых глиняных кирпичей. Оттуда пахло печалью, старой ветхой одеждой и безысходностью нищеты.