Копейщики

- Совсем необязательно было бить меня по голове, - с трудом ворочая языком, ответил де Меро.

- А вот это решать мне, - в голосе магистра слышалось абсолютное равнодушие к участи слишком доверчивого тамплиера. - Ты знаешь слишком мало, чтобы лишить тебя жизни, но слишком много, чтобы оставить тебе свободу.

Совсем близко послышался звук шагов, и в поле зрения барона появилось лицо де Пейна. Зрачки глаз магистра испытующе смотрели на Гюи. Ещё никогда де Меро не видел так близко таких холодных глаз. В руке, облачённой в железную перчатку, магистр держал половинку наконечника копья.

Железо испускало едва заметное малиновое свечение, как будто его совсем недавно вытащили из горна. Меро ошеломлённо заморгал единственным глазом.

«Дьявольщина какая-то», - подумал он и, не имея возможности перекреститься, отвернулся на мгновение к стене.

- Ты меня слышишь? – громкий окрик де Пейна заставил барона вздрогнуть и снова посмотреть на наконечник. «Нет, слава богу, показалось».

А магистр тем временем продолжал:

- Ты жив только потому, что сейчас начнёшь рассказывать мне, о чём ещё успел поведать тебе госпитальер, что ещё ты знаешь о копье, о проклятом арабе по имени Амир, - голос магистра сорвался, и уже шёпотом он предложил:

- Давай, рассказывай.

- А с чего вы взяли, что сарацина звали Амир? - спросил озадаченный де Меро.

- А как же ещё?

Растерянность де Пейна не укрылась от его пленника.

Новая догадка потрясла расстроенный разум барона:

- Значит, правду говорил тот парень - несчастный агарянин, напоровшийся на свой собственный нож?

- Какую правду?

- Что это вы не сдержали слово рыцаря, вы обманули род Зайда, что для вас честь тамплиера – пустой звук, подобный эху во внутренностях медного кувшина, только вы могли вырезать обитателей целого оазиса в поисках других сомнительных реликвий и для сохранения тайны копья Лонгина!

- Замолчи, жалкий червяк!

Удар тяжёлого сапога пришёлся Гюи в солнечное сплетение. На мгновение у него перехватило дыхание. Боль в затылке, которая вроде бы начала проходить, вернулась и разорвалась пламенем «греческого огня» в области выбитого ока.

Де Меро понял, что его слова попали в точку. Он, повидавший много глаз, горевших светом от упоения сражением, яростью ожесточённых схваток и поединков, страхом смерти и жаждой жизни, жадностью при виде золота и женщин… Он, смотревший в зрачки, где отражались пожары взятых штурмом городов… Ему ещё никогда не приходилось сталкиваться с таким взрывом ненависти, какой вспыхнул огнём безумия во взгляде магистра.

Меро откатился в сторону, пытаясь смягчить сыплющиеся на него тяжёлые удары и тычки. Перекрывая хриплое дыхание де Пейна, он закричал:

- Я вам не червь! Это вы – невольник своей гордыни и жажды власти! Это вы – вьючный вол, на шею которого дьяволом надето ярмо неутолённого честолюбия! Оглянитесь!

Де Пейн, остановленный криком барона и собственной усталостью, невольно обернулся.

- На вашей спине – не белый плащ с красным крестом, - Гюи нервно засмеялся, торопясь высказаться и захлёбываясь собственной кровью.

- Что же там? – трясущиеся от ярости руки магистра схватили полы белого плаща и подтянули его к близоруким глазам.

- Там груз ваших грехов. Там, на ваших плечах, повис мешок, стянутый ремнями чрезмерных надежд и несбыточных желаний, наполненный воплями убитых вами невинных душ, слезами матерей, сыновья которых никогда не принесут в дом деньги, хлеб и вино, не подадут больному и одинокому отцу чашу с водой…

- Замолчи… - голос магистра был тихим и хриплым. Припадок безумного бешенства уже покинул его, но глаза ещё были полны гнева.

- Я вам - не червь. Я – благородный рыцарь храма Господня и бывший вассал франкских королей, а вы – жестокий и выживший из ума старик, – обессиленный Меро говорил всё тише.

В просторной келье наступила тишина. Она тяжёлым камнем легла у ног де Пейна и показалась кратким мигом забытья барону. Шорох песка в песочных часах заставил магистра повернуть голову и взглянуть на Меро.

- И не переступить, и не отодвинуть, - загадочно произнёс храмовник. - Что же мне с вами делать, Гюи? Должен признать: всё, что вы сказали – правда. Но то, что я делаю - я делаю во славу Господа нашего и на благо ордена. Жертвы – есть и будут, но они не напрасны.

Де Меро с горьким вздохом печали усмехнулся.

- А нужны ли Господу ненависть и кровь, а нужны ли ему тысячи убитых, развалины городов, разрушенные дома мусульман и иудеев, осколки старых греческих чаш и сосудов, куски мраморных статуй, растоптанных сапогами солдат, отрубленные в битвах руки и ноги побеждённых агарян и принесённых в жертву фанатиками ко гробу Господню? Где найдут на земле приют калеки, отпущенные на произвол судьбы из лазаретов госпитальерами?

- Замолчите, Меро! Дважды я повторять не буду. Именем Иисуса вы дали обет молчания, и ни один священник ещё не освободил вас от него.

Де Пейн подошёл к лежащему на полу пленнику и вытащил из ножен меч.