Солнце зависло в зените. Третий час продолжался бой между польской кавалерией и казаками Платова. К часу дня массированные атаки поляков, не поддержанные огнём артиллерии, наткнулись на ряд казачьих засад и сменились отдельными стычками. Польская кавалерия несла тяжёлые потери. Поле у маленького городка Карелич было усеяно трупами в польских мундирах. Множество раненых лежали на земле, придавленные лошадьми.
К вечеру дело было кончено. Из шести полков польских улан и драгун едва сотня всадников уходила галопом на Запад. Казаки грабили обозы, раздевали убитых, перевязывали раненых - своих и чужих. На пригорке, у разбитых пушек, прислонившись спиной к горке неиспользованных ядер, сидел французский офицер, раненый в голову казачьей пикой. Мальчишка в помятой и треснувшей кирасе, окровавленный и грязный, пытался из куска собственной нижней рубахи сделать улану повязку.
- Эх, милок! Кто так повязку ложит? - подъехавшие казаки оттёрли крупами лошадей растерявшегося кирасира. Один из бородачей слез с лошади, достал из седельной сумки чистую тряпицу, нарвал какой-то травы при дороге, пережевал её, сплюнул зелёную кашицу на рану и туго перевязал голову офицера.
- Ну, вот и добре! – коренастый урядник вытер руки о широкие шаровары и сел на высокого гнедого коня. - Эй, ребяты, - позвал он товарищей, - сажайте обыдва на одну лошадь. Наш есаул приказал согнать пленных вон до той церкви и оставить под защитой пресвятой богородицы.
Казак перекрестился на далёкий купол.
- Некогда с вами возиться! А ну, болезные, подымайтесь. Нам пора ехать, а вас, даст бог, француз подберёт к вечеру.
Небольшая часовня приютила едва ли не три сотни раненых. Возле церквушки тесно лежали и сидели наспех перевязанные кавалеристы польского корпуса. Казаки подогнали телегу с хлебом, корпией, чистым полотном для перевязок, отрезали офицерам несколько больших ломтей сала. Тут же стояла бочка, наполненная родниковой водой. Поймав нескольких бродивших в поле коней, казаки перекрестили раненых и уехали.
- Андре! – тихо подозвал раненый в голову офицер молодого кирасира. Тот поднялся на ноги.
- Иди, помоги французским офицерам, а я посмотрю раны у поляков.
- Кто может ходить? Ко мне! – громко сказал Мерон, вставая.
К капитану подошли два польских улана и одни испанский драгун.
- Месье! Помогите мне раздать воду и хлеб.
Они пошли между людьми, раздавая еду и давая тяжелораненым приложиться к деревянным ковшам, оставленным казаками. Солдаты жадно пили воду и делили хлеб.
Тяжёлый запах пота и крови висел в воздухе.
- А они благородны, эти казаки, – сказал французский офицер, раненый в плечо и ногу. Он схватил ковш и через край стал пить, обильно поливая землю струйками драгоценной влаги.
- Поосторожней с водой! – сказал ему Мерон, отбирая ковш.
- Ещё!
- Потерпите, майор. Не всех тяжёлых успели напоить.
- Я – командир польской бригады и бывший трактирный слуга в Оверне Пьер Дельзон. А вы? – Француз вытер рот рукавом мундира и вопросительно переводил взгляд с Андре на пожилого улана.
- Из ведомства Молльена – капитан Мерон. А вон тот молодой человек, - раненый в голову офицер кивнул на кирасира, - мой сын Андре.
- Если вы думаете, что я знаю, кто такой Молльен - вы глубоко ошибаетесь. Даву знаю, Мюрата знаю, Нея знаю…
- Молльен – это деньги Франции. Молльен – это казначейство.
- Так почему вам не сиделось в Париже?
- Не мне, а вот этому юноше, - Мерон ещё раз с улыбкой посмотрел на Андре. – Мне, старику, милей бокал хорошего вина, чем запах крови и пороха, а молодым подавай славу. Поэтому мы здесь. Я – по делам казначейства, а он – при мне офицером по особым поручениям. Честно говоря, мне надоело тихое болото Парижа, и я благодарен сыну, что могу принести в этом походе пользу императору. Вот только для войны я уже стар, и меня не берут в действующую армию, но единственного сына я тоже не мог отпустить без присмотра. Говорят, казаки едят человечину?
- Дьявол их знает. На моих глазах ещё никого не съели. Слушайте, я видел, как вы отбивались от казаков у пушек. Все бы были такими стариками, как вы!
Француз подумал немного и предложил:
- Если казаки не вернутся нас добить и мы выберемся отсюда, присоединяйтесь к нашей бригаде. Мои офицеры все лежат вон там, - Пьер Дельзон повёл глазами на поле усеянное трупами.
- Я стар, Пьер. Снабжение войск – вот моя стихия. Если есть вакантное место казначея или фуражира - тогда другое дело.
Дельзон согласно кивнул.
- Значит, договорились. Только вы уж сами решайте вопрос с казначейством о вашем переводе в мою бригаду.
Солнце медленно опускалось за недалёкий лес, день померк, стало прохладнее. Несколько человек умерло, и их пришлось отнести за ограду церкви и положить в стороне.
Уже в сумерках на раненых наткнулся французский разъезд.
- Вот за это и не люблю войну… - Андре вытер пот шейным платком. - Негде принять ванну.
- Вон ближайший ручей, – генерал показал подбородком на густой кустарник, повторяющий изгибы узкой речки.
- Да, конечно, но ведь придётся опять надевать потный грязный мундир.