Копенгагенский разгром

— Я присоединяюсь к ее просьбе, — улыбнулся граф Воронцов. — Элен — француженка. Милая девушка. Виконтесса Элен де Понсе. Ее родителей обезглавили. А ей удалось бежать в Англию.

— Они были роялистами, — понимающе протянул я.

— Разумеется, — кивнул граф Воронцов.

Я представил себе девушку, воспитанную в достатке и неге, внезапно осиротевшую, оказавшуюся в чужой стране без средств к существованию.

— В России она устроится лучше. Я дам ей рекомендательное письмо, моему другу нужна французская гувернантка, — пояснил граф Воронцов.

— Но ведь Наполеон открыл Францию для роялистов, — сказал я. — Любой может вернуться, достаточно принести присягу на верность первому консулу.

— Тысячи французов так и поступили, — согласился граф Воронцов. — Но Бонапарт презирает законы. Он казнит роялистов, ссылает на острова по малейшему подозрению. И присяга не спасает. Виконтессу де Понсе можно понять. Ее родителей гильотинировали.

— Будьте покойны, ваше сиятельство, я позабочусь о ней, — пообещал я графу Воронцову.

— Вы сделаете богоугодное дело. Она не станет обузой. Надеялась, что вы не откажете, и уже приготовилась к отъезду. И кстати, — хозяин дома понизил голос, — она действительно прехорошенькая.

Он заботился о других, еще не зная о собственной судьбе. Мне стало совестно, словно не российский император, а я лишил его имений.

— Семен Романович, — промолвил я, — я привез неприятное для вас известие. Вы уж простите великодушно, но молчать до завтра не представляется возможным.

Граф Воронцов взял меня за руку и по-дружески сжал ее.

— Не волнуйтесь, Андрей Васильевич, — вымолвил он. — Я все знаю. Новости часто опережают официальные депеши.

— Значит, вы знаете?

— Знаю, — улыбнулся он. — Его величество изволили конфисковать мои имения. Ничего страшного. Императоры приходят и уходят. Россия остается. Россия дала, Россия забрала. Все хорошо. Мой сын на службе в Преображенском полку. Дочь… дочь выйдет замуж. Все будет хорошо, — он взял меня под локоть, — а теперь пойдемте. Вам необходимо отдохнуть.

Его слова звучали спокойно, без пафоса. Он никого не винил и не питал злобы, а его дочь встречала гостей с фрейлинским шифром на груди.

Лакей проводил нас к моим апартаментам. Граф вошел следом за мною и жестом велел слуге оставить нас.

— Мы управимся со всеми формальностями за день. Вы могли бы отправиться в обратный путь завтра же вечером. Но в свете случившегося стоит отложить выезд на послезавтра. Не стоит путешествовать в темное время суток.

— Все же не представляю, как я покину Лондон, не дождавшись результатов расследования! — покачал я головой. — Если бы несчастье случилось со мною, Артемий бы не бросил меня.

— Понимаю ваши чувства, — граф Воронцов по-дружески сжал мой локоть, — но другу вы уже не поможете. А вам нужно торопиться. Помните, война России с Англией может начаться в ближайшие дни. Вы должны обогнать войну и — кто знает — возможно, предотвратить ее!

Глава 3

Перед сном я думал об этой девушке, Элен де Понсе. Воображение рисовало юную виконтессу, вынужденную добывать средства к существованию мытьем посуды. Я пытался отмахнуться от черных мыслей, но поневоле задавался вопросом: каково это — пережить страшную трагедию, казнь родителей, и содрогался от ужаса. Но я спал в богатом доме графа Воронцова, а где коротала ночь эта девушка, не знал. Я думал о том, как выполню поручение императора, непременно буду вознагражден и предстану перед маменькой и папенькой, обласканный царской милостью.

А она? Какими надеждами тешилась она? Надеждой на то, что неизвестный российский посланник согласится доставить ее бесплатно в Санкт-Петербург? И удастся из посудомоек выбиться в гувернантки?

Потом я вспомнил свою кузину Елизавету Дмитриевну. Ее матушка графиня Неверова Мария Никаноровна рассчитывала выдать Лизу замуж за меня. Мои родители полагали, что это будет отличная партия, но — слава богу! — оставляли последнее слово за мною.

Я представлял себе Лизу на месте юной виконтессы. Какое отчаяние охватило б ее, случись ей осиротеть и попасть в чужую страну! Какое унижение испытывала бы она, оказавшись перед выбором — служить посудомойкой или гувернанткой! И какой благодарностью воспылало бы ее сердце, если бы молодой граф предложил ей руку и сердце…

Утомленный дорогой и треволнениями, спал я крепко, но даже во сне чувствовал гарь в воздухе. Проснулся поздним по лондонским меркам утром. Но в тяжелой от духоты голове стоял образ очаровательной виконтессы.

— Вот и вы! — Граф Воронцов встретил меня с радушной улыбкой. — Я приказал не беспокоить вас, пока не проснетесь сами. Вам нужен был отдых.

— Одного не пойму: как вы живете здесь? Этим воздухом невозможно дышать! — сказал я.

— К этому быстро привыкаешь. Всему виною туманы, они задерживают в воздухе дым. А так в России топят камины и печи куда больше, чем здесь, — объяснил Семен Романович.

Появился Новосильцев и с напыщенным видом вставил свою реплику:

— Воздух в России лучше, но атмосфера удушлива.

Николай Николаевич обратил на меня вызывающий взгляд.