Копи Хаджибейского лимана

– Шо? Умника строишь, борзый, швицер? – обиделся напарник.

– Да погоди ты! Вот послушай. Кричат. Слышишь? Вот теперь…

Оба замерли. И действительно, сквозь шум ветра и скрип лампы отчетливо послышался женский крик.

– Матерь Божья! – машинально перекрестился тот, кто был моложе.

– Ты шо творишь? Вот я тебе руками помахаю! – шикнул на него товарищ. – Тебя чему на пролитпросвещении учили? Нет Бога! Нету! И не было никогда! Байка то, шоб пролетариат обманывать!

– Может, и нету… – вздохнул молоденький, – да только когда оно такое… так само…

Слова его прервал вновь раздавшийся крик, в этот раз прозвучавший ближе и отчетливее. В этом крике была такая невыразимая мука, что оба солдата впервые в жизни испытали настоящий страх. Да не тот легкий испуг, который хоть и холодит нервы, щекочет кожу, но позволяет почувствовать себя сильнее, а глубинный, первобытный ужас, пришедший из темных, далеких времен, ужас, от которого заканчивается воздух и стынет в жилах кровь.

И, словно стремясь закрепить это ощущение, мгновенно парализовавшее обоих, крик зазвучал в этот раз совсем близко, раздавшись с новой силой. И в нем было невероятное, непередаваемое отчаяние. Громкий, пронзительный, этот крик бил по воспаленным нервам охранников и выворачивал наизнанку душу, словно подчеркивая ощущение безысходности, беззащитности перед чем-то тайным и страшным.

– Призраки… – шепотом произнес тот, что помоложе, выронив из дрожащих пальцев косточку домино на стол. Она упала с резким звуком, от этого оба вздрогнули.

– Призраки… – повторил он. – Я слышал, в ненастье по берегу моря ходят…

– Какие еще призраки! – огрызнулся его старший товарищ, пытаясь сохранить видимость бесстрашия.

– Души умерших рыбаков… Те, кто в шторм утонул… – шепотом сказал молодой, – в ветер… когда шторм… нельзя в море выходить. А они вышли и не вернулись. Я знаю. Мне тятька рассказывал. Он моряком был.

– Выдумаешь… – тоже машинально понизив голос до шепота и пытаясь спрятать под стол дрожащие пальцы, отозвался старший. – Нету никаких призраков! Нету! Были, да все вышли! Как и Бога нету!

– А вот дудки! – как-то по-детски запротестовал молодой. – Еще как есть! Слышь – по берегу ходят! Недаром бывалые люди говорят: когда ненастье, буря или шторм, на берег моря нельзя выходить. Можно встретить тех, с кем лучше не встречаться… – От страха он повторял одно и то же, но, похоже, не замечал этого.

– Вот еще… – весь сжался старший.

– Точно тебе говорю! Бродят по берегу в шторм утонувшие души! Те, кто в такую же бурю в море пошел. Предупреждают живых. А кого встретят, с собой утащат. На морское дно…

– Да ну тебя! – выдохнул напарник. – От твоих рассказов и поседеть можно. Ветер это воет. Просто ветер. Шторм. – Было непонятно, кого он убеждает – товарища или себя.

– И ветер кричит? – встрепенулся молодой.

В этот раз крик прозвучал так близко и отчетливо, что оба подскочили с места.

– Ну какого черта всех остальных отсюда убрали, а нас двоих тут оставили! – в сердцах отозвался старший. – Раньше как хорошо было – вдоль всего забора по человеку расставили, и никакая контра не подберется. А теперь что? Мы тут двое первыми, да еще двое сзади, да человека три на складах будут. Это что, охрана для таких складов? Тут же что угодно быть может! И какого черта людей поубирали!

– Ты душу-то не трави, и без тебя тошно, – жалобно отозвался младший.

Крик приближался. Оба снова вскочили с места и теперь уж потянулись к винтовкам.

– А может… того? – Младший с надеждой посмотрел на товарища.

– Чего – того? – нахмурился тот.

– Пальнуть в темноту, а? Шоб оно так выть перестало?

– Больной совсем? А ну как там люди? Шо с нами сделают?

– Да какие там люди! Призраки колобродят! – дрожащим голосом отозвался младший солдат.

– А если призраки это, то им твои пули до одного места! Только пуще разозлишь, и за нами они сюда придут. Вот что… Надо сходить посмотреть.

– Я не пойду! – с ужасом замахал рукой молодой, сжимая в другой винтовку. – Ни за шо, вот те крест, хоть Бога и нету! Ни за шо! – Он начал креститься левой.

– А ну тихо! – насторожился старший. – Слушай…

Оба замолчали. Сквозь завывания ветра и скрип лампы уже отчетливо стал слышен женский крик, в котором можно было разобрать человеческие слова:

– Помогите!.. Ой, лишенько!.. Помогите!..

– А ну пошли! – решительно скомандовал старший и, вскинув винтовку на плечо, шагнул в темноту. Его товарищу не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним.

На улице было страшно – ветер выл, швырял в лицо тучи песка, сбивал с ног… Старший закашлялся. Молодой, дрожащими руками выставив винтовку в темноту, хоть и срывающимся голосом, но зычно крикнул:

– Стой! Кто идет!

Лампу качнуло, и резкий сноп света упал на дорогу, ведущую от пляжа. По тропинке бежала женщина. Оба солдата разглядели это отчетливо. Женщина была одета как простая крестьянка – длинная юбка билась вокруг ног, мешая ходьбе, на плечи упал платок, растрепав длинные светлые волосы, которые ореолом вились вокруг ее головы, шевелясь, словно змеи на голове легендарной Медузы Горгоны.