Копи царя Иоанна

Максим еще раз заглянул под кожух носа, и разглядел вместе с папкой документов несколько пар темных очков. Она позаботилась обо всем! Очки были настоящем спасением, Максим немедленно надел их и огляделся — вроде бы его никто не заметил, затем достал карту архипелага, на которой его местонахождение было помечено крестом, а также был обозначен курс, дернул за веревку стартера мотора «Ветерок» и медленно поплыл сначала по заливу, потом в открытое море, посматривая на берег. Хорошо еще, что в детстве, когда он жил летом в деревне, ему дали как-то порулить моторной лодкой на пространстве Рыбинского водохранилища. Об этом подумал Максим, направляя поворачивающийся мотор в нужную сторону. Через некоторое время он обогнул архипелаг и устремился к материку, где ему необходимо было пристать поодаль от Рабочеостровска. Встречный ветер хлестал Максима по липу, и с радостным упоением он глотал его — густой, холодный, свежий воздух. Нет, так просто не понять, какое счастье можно испытывать, видя обычное небо над головой, ощущая бескорыстно разлитый повсюду солнечный свет, к которому тянутся прибрежные деревца, скрученные в узлы порывами отрезвляющего морского бриза. Но вместе с этим чувство напряженности не покидало Максима. Он был начеку. Конечно, затопление подземелья скроет его побег. Но ведь и на островах, и в Кеми полно службистов, связанных с алмазными разработками. И появление столь бледного человека, да еще и в таких лохмотьях, пропитанных голубоватой кимберлитовой пылью, не вызовет у них и тени сомнения.

Максим решил пока передвигаться ночами. Первый день до заката он отсиживался на берегу в лесу, изучая содержимое папки. Там была помимо всего прочего куча разного рода предписаний, как и куда идти группе монахов, а также некоторое количество денег, которого бы хватило на самые необходимые продукты для предполагаемого числа людей. Волею случая, в руках одного Максима оказалось все, что должно было помочь добраться до безопасного места в Финляндии хранителям соловецкой тайны.

От государевой дороги, указанной на карте, не осталось ничего. Кроме твердой земли под ногами, а от болотной гати больше ничего и не требуется. Максим вторые сутки брел, прощупывая перед собой каждый метр длинной и надежной слегой, наступая в чавкающую зеленоватую жижу. Болота Карелии местами непроходимы, но по колено, а то и. глубже прощупывался этот путь, проложенный еще в начале восемнадцатого века. И ни души вокруг. Зачем Максим пошел там? По пути он не раз задавался этим вопросом, не раз доказывал себе, что это было глупо: его побег попросту не заметили, а те, кто заметили, безусловно, мертвы. Его никто не ищет. Все это планировалась для того, чтобы укрыть среди болот группу монахов, при всех бежавших из подземелья. Но все же Максим продолжал идти вперед. Осторожность, как он понял за месяцы, проведенные в рабстве, никогда не бывает лишней; к тому же он был еще слишком бледен для обывательского вида, а это могло насторожить любого службиста, разгуливающего в штатском. Все-таки тайная корпорация, решившая добывать алмазы, была поистине огромна. «Все равно выйду под Питером, Питер — большой город, там спрятаться легче», — решил Максим. В Финляндию он решил не идти. Он решил просто исчезнуть из жизни людей, связанных с подземельем. Это прошло, и слава Богу; ничего не вынес он оттуда, даже своих тетрадей с записанными историями монахов, так что теперь жизнь, что называется, с чистого листа. Так он шел, смотря под ноги в непроглядную мутную воду болот, на мелькающие кочки, которые только кажутся надежной опорой. Наступи на них, не проверив, и все — ты уже на дне трясины.

Гать была довольно широкой — около четырех метров. Ведь по ней, как утверждает история, Петр протащил два огромных судна к невским берегам. Хотя величина кораблей — тоже вещь относительная: в Северную войну прогулочный катер «Москва» показался бы фрегатом. Вокруг Максима третий день тот же невзрачный пейзаж: иссохшие чахлые деревца, зеленые грибы кочек; эту тишину не нарушали веками… как и в подземелье; но нет, даже гнилостный воздух болот казался Максиму приятнее постоянной темноты и духоты кимберлитовых шахт, к тому же соединяющихся с непрерывным напряженным чувством неволи. Максим поднял голову: очень затекла шея, — и осмотрелся.