Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита

P. S. Бивни огромного слона, разорвавшего беднягу Хиву, прибиты у меня в холле над парой буйволовых рогов, подаренных вами, и выглядят замечательно. А топор, которым я отрубил голову Твале, висит над моим письменным столом. Как жаль, что нам не удалось привезти кольчуги!

Г. К.

Сегодня вторник. В пятницу отходит пароход, и мне кажется, что я должен воспользоваться приглашением сэра Куртиса и отправиться на нем в Англию хотя бы для того, чтобы повидать моего мальчика Гарри и позаботиться об издании этой истории, поскольку мне не хотелось бы доверить это дело кому-либо другому.

Аллан Квотермейн

Приключения Аллана Квотермейна

Вступление

Я похоронил недавно моего мальчика, моего милого мальчика, которым я так гордился. Сердце мое разбито. Так тяжело — иметь только одного сына и потерять его. Но на все Божья воля, и я не мог ничего поделать. Смею ли я, могу ли жаловаться? Неумолимо вертится колесо судьбы и ловит всех нас поочередно — одних скорее, других позже, — но в конце концов уничтожает всех. Мы не падаем ниц перед неумолимым роком, как бедные индейцы, мы пытаемся убежать, взываем о пощаде… но бесполезно! Как гром, разражается над нами мрачный рок и обращает нас в пыль и прах.

Бедный Гарри! Умереть так рано, когда целая жизнь раскрывалась перед ним! Он усердно работал в больнице и блестяще сдал последние экзамены — я так гордился этим, полагаю, даже больше, чем он. Затем он отправился в другую больницу для изучения оспы и писал мне оттуда, что не боится заразиться, ему необходимо изучить недуг и набраться опыта. Страшная болезнь унесла его, и я, седой и слабый старик, остался оплакивать его, один-одинешенек. У меня нет никого: ни детей, ни близких, чтобы пожалеть и утешить. Я мог бы спасти его — не пускать туда, ведь у меня достаточно средств для нас обоих — больше, чем нужно: копи царя Соломона сделали меня богачом. Но я сказал себе: «Нет, пусть мальчик учится жить и работать, чтобы насладиться потом отдыхом!» Но этот отдых застал его среди работы. О, мой мальчик, мой дорогой мальчик! Судьба моя похожа на судьбу библейского Иова, который имел много житниц с хлебом — я тоже припас немало добра для моего мальчика! Но Бог прислал за его душой, и я остался один, в полном отчаянии. О, я хотел бы умереть вместо моего сына!

Мы похоронили его в печальный декабрьский день после полудня под сенью древней церковной колокольни в моей деревне. Тяжелые снеговые тучи облегали небо, и, как только принесли гроб, несколько снежинок упало на него. Чистой, девственной белизной сияли они на черных покровах! Перед тем как опустить гроб в могилу, произошло замешательство — забыли нужные веревки. Мы стояли молча и ждали, наблюдая, как пушистые снежные хлопья падали на гроб, словно благословение Неба, таяли и превращались в слезы над телом бедного Гарри. Красногрудый снегирь, смело сев на гроб, начал петь. А я упал на землю с растерзанным сердцем. Сэр Генри Куртис, человек более сильный и смелый, чем я, также упал на колени, а капитан Гуд отвернулся. Как ни велико было мое горе, я не мог не заметить этого.

Книга «Аллан Квотермейн» — часть моего дневника, ведшегося более двух лет назад. Я переписываю его вновь, поскольку он служит началом истории, которую я собираюсь рассказать, если Бог позволит мне окончить ее. Невелика беда, если она оборвется. Этот отрывок из дневника был написан за семь тысяч миль от того места, где я лежу теперь, больной, и пишу это, а красивая девушка возле меня отмахивает мух от моего лица. Гарри — там, а я здесь, и все же я чувствую, что скоро присоединюсь к нему.

В Англии я жил в маленьком уютном доме — говорю, в уютном доме по сравнению с домами, к которым я привык в Африке, — не далее чем в пятистах ярдах от старой церкви, где спит вечным сном мой Гарри. После похорон я вернулся домой и немного поел, потому что может ли быть хороший аппетит у того, кто похоронил все свои земные надежды! Затем я принялся ходить, вернее, ковылять — я давно уже хромаю из-за львиного укуса — вперед и назад по отделанной под дуб гостиной. На четырех стенах ее размещены около сотни пар отличных рогов, в центре комнаты, над большим камином, висят мои винтовки. Некоторые из них, старинного образца, — таких теперь не увидишь — я раздобыл сорок лет назад. Одно старое ружье я купил несколько лет назад у бура, поклявшегося, что из него стрелял его отец в битве при Кровавой реке, после того как Динган напал на Наталь и убил шестьсот человек, включая женщин и детей. Буры назвали это место местом плача, и так называется оно до сих пор. Много слонов повалил я из этого ружья. Оно вмещает горсть черного пороха и три унции пуль и дает сразу двойной выстрел.