Копи царя Соломона

Игнози увенчал диадемой свое чело и затем, подойдя к мертвому телу, поставил ногу на широкую грудь своего обезглавленного врага и начал победную песнь, такую прекрасную и одновременно такую дикую, что я не в силах передать ее великолепие. Как-то я слышал, как один знаток греческого языка читал вслух очень красивым голосом произведение греческого поэта Гомера, и помню, что я замер от восхищения при звуке этих плавных, ритмических строк. Песнь Игнози на языке столь же прекрасном и звучном, как древнегреческий, произвела на меня совершенно такое же впечатление, несмотря на то что я был очень утомлен событиями и переживаниями последних дней.

– Наконец, – начал он, – наконец наше восстание увенчано победой и зло, причиненное нами, оправдано нашей силой!

В это утро наши враги поднялись и стряхнули сон. Они украсили себя перьями и приготовились к бою.

Они поднялись и схватили свои копья. Воины призвали вождей: «Придите и ведите нас», а вожди призвали короля и сказали ему: «Руководи нами в бою».

Они поднялись в своей гордости, эти двадцать тысяч воинов, и еще двадцать тысяч.

Перья, украшавшие их головы, покрыли землю, как перья птицы покрывают ее гнездо. Они потрясали своими копьями и кричали, да, они высоко подбрасывали свои копья, сверкавшие в солнечном свете. Они жаждали боя и были полны радости.

Они двинулись против меня. Сильнейшие из них бежали, чтобы сокрушить меня. Они кричали: «Ха! Ха! Его можно считать уже мертвецом!»

Тогда я дохнул на них – и мое дыхание было подобно дыханию бури, и они перестали существовать.

Мои молнии пронзили их. Я уничтожил их силу, поразив их молнией своих копий. Я поверг их во прах громом моего голоса.

Их ряды раскололись, они рассыпались, они исчезли, как утренний туман.

Они пошли на корм воронам и лисицам, и поле боя пресытилось их кровью.

Где же те сильные, которые поднялись утром?

Где же те гордые, которые кричали: «Его можно считать уже мертвецом!», чьи головы были украшены перьями, реявшими по воздуху?

Они склоняют свои головы – но не сон клонит их. Они лежат, как спящие, – но это не сон.

Они забыты. Они ушли во тьму и не вернутся вновь. Другие уведут их жен, и дети позабудут о них.

А я – король! Подобно орлу, я нашел свое гнездо.

Внемлите! Далеко я забрел во время своих скитаний, когда ночь была темна, но я вернулся в свой родной дом, когда занялась заря.

Придите же под сень моих крыльев, о люди, и я утешу вас, и страх и уныние уйдут.

Настало счастливое время, время вознаграждения.

Мне принадлежит скот, который пасется в долинах, и девы в краалях также принадлежат мне.

Зима прошла, наступает пора лета.

Теперь Зло закроет свое лицо от стыда, и Благоденствие расцветет в стране подобно лилии.

Ликуй, ликуй, мой народ! Пусть ликует вся страна, потому что во прах повергнута тирания, потому что я король!

Он умолк, и из сгущающихся сумерек звучным эхом донесся ответ:

– Ты – наш король!

Таким образом, слова, сказанные мною посланцу Твалы, оказались пророческими. Не прошло с тех пор и сорока восьми часов, а обезглавленный труп Твалы уже застывал у ворот его крааля.

Глава ХV Болезнь Гуда

Когда поединок окончился, сэра Генри и Гуда отнесли в хижину Твалы, куда последовал и я.

Оба они были едва живы от потери крови и крайнего утомления, да и мое состояние было немногим лучше. Хоть я человек крепкий и выносливый и могу выдержать большее напряжение, чем многие другие, благодаря тому что худощав, хорошо закален и тренирован, но в тот вечер я тоже едва стоял на ногах. Когда же я бываю переутомлен, рана, нанесенная мне львом, особенно сильно меня мучает. К тому же моя голова буквально раскалывалась на части от полученного утром удара, после которого я лишился чувств.

В общем, трудно было себе вообразить более жалкое трио, чем то, которое представляли мы собой в тот памятный вечер. Мы утешали себя тем, что нам еще необыкновенно повезло, так как хотя наше состояние было весьма печальным, но мы были живы, тогда как многие тысячи храбрых воинов, еще утром полные жизни и сил, теперь лежали мертвыми на поле битвы.