Копья летящего тень. Антология

По пустому коридору шло хрупкое, сутулое, длинноволосое существо, которое вполне можно было бы принять за привидение, если бы не отчетливый, легкий стук деревянных сабо. Постепенно я разглядела, что это изящно сложенная девушка примерно моего возраста. Тонкое лицо, почти невесомая фигура, но волосы… Ее волосы были совершенно седыми!

Подойдя ко мне, она вынула из кармана джинсов сигареты и зажигалку, закурила. Громко шмыгнув носом, вздохнула, вытерла глаза рукавом широкого зеленого свитера.

Уйти или остаться? Почему она подошла ко мне? Она всегда здесь курит?

Седоволосая девушка искоса посмотрела на меня и снова шмыгнула носом.

— Леди Гринсливз? — на всякий случай осторожно спросила я, жалея, что Себастьян ушел к себе в комнату.

— Откуда ты знаешь? — в свою очередь спросила она и без всякого стеснения, внимательно и деловито, осмотрела меня с ног до головы чуть косящими, черными и, как мне показалось, близорукими глазами. Она долго изучала меня и наконец удовлетворенно произнесла, встряхивая седыми волосами и выпуская мне в лицо дым: — О'кэй. Я так и думала, что это ты. Как тебя зовут?

— Лилия… — растерянно ответила я, совершенно зачарованная видом этого странного существа.

— Лилия… — повторила она, — Очень симпатично! А я — Мариан.

Мариан?

Она снова шмыгнула носом, еще больше ссутулилась, ее выразительно очерченные губы задрожали.

— Я только что была в Утрехте, — доверительно сообщила она, — на концерте Боба Дилана… И весь зал орал стоя: «Дилан — рыжий жид!» Представляешь? Им, видите ли, не понравился его еврейский нос!

Я пожала плечами. Что я могла ей сказать? Что мой дед, Янкель Зон, после очередного погрома переименовал сам себя в Якова Зенина и что у него тоже был очень крутой нос?

— И только я собралась вмешаться, — продолжала Мариан, непринужденно выпуская мне в лицо дым, — как этот пьяный шотландец Дэвид Бэст позвал меня! Видишь ли, я очень люблю эту старинную песню и всегда прихожу, когда он ее играет…

«Но откуда ты приходишь?» — чуть не спросила я, но что–то удержало меня от этого вопроса.

— Разве Лилиан не говорила тебе обо мне? — удивленно спросила Мариан, закуривая вторую сигарету.

Я не знала, что ответить. Я была в замешательстве. Мне казалось, что какая–то важная жизненная связь ускользает от моего понимания.

— Ты знаешь, кто я? — пристально взглянув на меня, спросила Мариан. Изысканно–тонкий профиль, миндалевидный разрез глаз. Нет, никакой каприз художника не мог бы породить такое лицо! Будь я поэтом, я, возможно, именно такой представляла бы себе свою тайную Музу. Лицо Мариан, весь ее эфемерный облик могло сотворить лишь ночное, звездное воображение свободно странствующей души!

— Нет, Мариан, не знаю… — смиренно ответила я.

Некоторое время она молча смотрела на меня, потом, рассеянно стряхнув на пол пепел, сказала:

— Я — мост между светящимися точками в пространстве духа. В тебе тоже есть свет, и это очень симпатично!

Послышался осторожный стук в дверь — из комнаты Себастьяна, изнутри.

— Он всегда вот так стучится, — засмеялась Мариан, и в ее смехе мне послышался рокот морской воды на мелкой гальке. — Он боится помешать разговору, он такой вежливый!

Себастьян осторожно выглянул из своей комнаты, извинился, вышел с чайником и сковородкой в руках… Но мое внимание было привлечено движущейся в нашу сторону фигурой. Дэвид Бэст!

— Когда бы я ни приходила, он всегда пьяный! — снова засмеялась Мариан. Ее глаза уже не казались мне черными, в них играла переменчивость морских волн. — В прошлый раз, например, он пошел на почту, чтобы отправить телеграмму, но не мог ничего вспомнить — ни текста, ни адреса, ни имени… Единственное, что он знал, так это индекс воронежского почтамта: 394000. Этот пьяный шотландец стоял на почте и бубнил: «Я живу в Воронеже, 394000…»

Мариан смеялась, запрокинув назад голову, ее миндалевидные, цвета морской воды глаза сияли в джунглях седых волос. Я удивленно смотрела на нее, и передо мной плыли полупрозрачные, растворяющиеся в пространстве зеленые рукава…

27

В длинном пестром бубу, с махровым полотенцем на плече, Жиль–Баба улыбался стоящей в дверях Лилиан.

— Ты очень кстати, — радостно сказал он, — входи, садись… Кофе? Сигареты?

Сев на диван, Лилиан покачала головой. Она сама не знала, зачем пришла. Тоска, мрачные мысли, неопределенность в жизни… С Жилем можно было поговорить о поэзии… или вообще о чем–нибудь поговорить. О чем–нибудь… Только бы не думать о том, что нависло теперь над ней: об увольнении.

— Я погибаю, Лилиан, — страдальчески наморщив лоб, произнес Жиль–Баба, — понимаешь, радикулит… Ты могла бы сделать мне массаж? У тебя, я вижу, сильные руки…

Некоторое время Лилиан молча смотрела на африканца, потом не выдержала и расхохоталась.

— Ты хочешь, чтобы я тебя отдубасила? Чтобы испробовала на тебе все известные мне приемы каратэ? Чтобы заживо спустила с тебя твою замечательную шкуру?!

— Меня это вполне устроит, — деловито произнес Жиль–Баба и скрылся за ситцевой занавеской. — Иди сюда!

За занавеской была его спальня: разложенный диван с пуховым одеялом и множеством подушек.