Копья летящего тень. Антология

Каменный дом, до второго этажа увитый клематисами и ползучими розами, открытая балконная дверь, звуки шопеновского ноктюрна… Ее мир — в совершенно чужом, затерянном среди карпатских холмов городке, на незнакомой ей тихой улочке. Кто–то играл на фортепиано — не слишком профессионально, до достаточно проникновенно, и эта музыка придавала наступающему вечеру особую теплоту, интимность, одухотворенность. Жизнь, любовь, прекрасная, тихая печаль…

В этом доме жила Ильда.

Подняв с тротуара камешек, Ку бросила его на балкон. Камешек попал в стекло, музыка замолкла и на балконе показался… Ку попятилась назад, не ожидая его увидеть здесь, она не была готова к этому… Опершись локтями на каменные перила балкона, он удивленно смотрел на нее, улыбаясь краями губ.

— Заходи, — наконец сказал он, показывая рукой на калитку.

С трудом поборов в себе необъяснимое желание удрать, Ку толкнула калитку и оказалась в заросшем виноградом дворике. А он уже стоял у двери и поджидал ее.

Андраш или Петер Майер?.. Руки у Ку дрожали, слова застревали в горле.

— Привет, — сказал он, подходя поближе. — Как тебе удалось оттуда выбраться?

«Значит, это Андраш…» — без всякого облегчения подумала Ку.

— Откуда? — на всякий случай спросила она, неуверенно шагнув ему навстречу.

— Ну–у–у… — усмехнулся он, — из этой чертовой деревни Перелесок!

Не зная, что сказать, Ку молча смотрела на носки своих пыльных ботинок.

— Ладно, проходи, — сказал он, скептически посмотрев на ее выгоревшие на солнце, обтрепанные по краям шорты, старую фланелевую рубашку, давно не мытые волосы, — Ильда сейчас вернется.

Поднимаясь за ним на второй этаж по скрипучей винтовой лестнице, Ку не могла отделаться от чувства полной нереальности происходящего. Они вошли в просторную, от пола до потолка заставленную книгами библиотеку. Рядом с балконной дверью расположился кабинетный рояль, полупрозрачные занавески слегка колыхались, рядом со стопкой нот на крышке рояля стоял бронзовый подсвечник и ваза с засушенными розами. Все говорило здесь о неспешно текущей, раз и навсегда устроенной жизни. Не решаясь ступить на ковер, Ку замерла в дверях, мысленно проклиная свои пыльные ботинки и свой запущенный вид. Но ей все же пришлось сделать несколько шагов по ковру, чтобы сесть в кресло.

— Ты — Андраш? — спросила она, исподлобья глядя на него, сидящего напротив в точно таком же кресле.

— Разумеется! — с улыбкой ответил он. — А ты кто?

— Меня зовут Ку… — неохотно, словно выдавая какую–то свою тайну, ответила она.

— Ку? — повторил он и рассмеялся. — Тебе это очень идет! Но ты все–таки не ответила мне: как тебе удалось выбраться оттуда?

«Значит, все это было на самом деле… — растерянно подумала Ку, нащупывая в кармане медное колечко. — Да, так оно и было…»

— Я проснулась, лежа на земляном полу…

— Возле наглухо забитой двери? — нетерпеливо перебил он ее.

— Да.

Андраш встал, подошел к балконной двери, задернул занавески, потом сел за рояль и, положив веснушчатые руки на клавиатуру, взял несколько диссонансных аккордов.

— Со мной было то же самое, — сказал он и закрыл крышку рояля. — И я не думаю, что никто, кроме нас, не заходил в эту хибару. Мне вообще кажется странным, что эта деревянная постройка, простоявшая, как говорят, не одну сотню лет, до сих пор не развалилась. Словно кто–то заботится о ней, словно у нее есть какой–то хозяин! Впрочем, туда могли просто заходить местные пастухи… Ну так вот, я тоже очутился в конце концов на земляном полу, рядом лежал мой рюкзак, и сам я никак не мог отделаться от впечатлений, оставшихся от пережитых мной — трудно сказать, во сне или наяву — событий. Мне казалось, что я вижу самого себя, но в весьма странном виде. Я был бос и оборван, и я сидел на телеге, запряженной волами, на грязной соломе. Рядом со мной, на куче такой же грязной соломы, сидела потрясающе красивая женщина лет сорока, с длинными, светлыми волосами, закрывавшими ее жалкие лохмотья — и она смотрела на меня с такой нежностью! На телеге был еще один человек, пожилой, темноволосый мужчина, такой же оборванный, как и мы. Он лежал, закрыв глаза, совершенно без движения. Его лохмотья были в крови. Со всех сторон телегу окружала толпа. Все что–то кричали, пытаясь подойти поближе, но двое бородатых крестьян с деревянными вилами отталкивали их. Нас троих куда–то везли. И когда телега качнулась, наехав на булыжник, женщина приблизила ко мне свое лицо и шепнула: «Ты не почувствуешь никакой боли!..»

Опершись о крышку рояля, Андраш некоторое время молчал, глядя в сгущающийся сумрак комнаты.

— Я не могу забыть лицо этой женщины, — продолжал он, словно вернувшись из какого–то далека. — Не могу забыть ее рассыпавшихся по плечам светлых волос, ее голос… Я никогда не видел ничего более прекрасного! Я просто болен ею, я не знаю, что мне делать… И я сижу здесь и играю Шопена… Как бы я хотел снова вернуться туда!.. Хотя я и понимаю, что все это — просто какое–то безумье…

Он снова замолчал, уставившись в пространство комнаты.