Копья летящего тень. Антология

Рано утром я проснулась от того, что кто–то пел почти над самым моим ухом. Повернув голову, я уставилась на свою новую соседку. Сидя на постели в ночной рубашке, с распущенными по плечам волосами, она смотрела в лежащую у нее на коленях партитуру и дирижировала. Лицо ее было очень бледным, под глазами чернели болезненные тени, но она пела! В противоположном углу похрапывала Бабка.

Приподнявшись на локте, я непринужденно спросила:

— У тебя есть что–нибудь пожрать?

Взгляд ее синих глаз растерянно остановился на мне, и она сбивчиво произнесла:

— В самом деле… мне тоже очень хочется есть…

Открыв тумбочку, она вынула пакет. Там оказалась свежая ночная рубашка и плитка шоколада… Шоколад мы немедленно съели, но этого оказалось слишком мало. И тут я вспомнила, что мать оставила для меня в холодильнике копченое сало — а с хлебом проблем не было. И через несколько минут мы обе жадно рвали зубами сырую, просоленную свинину. За этим занятием нас застала медсестра, начавшая уже с половины шестого делать уколы и ставить капельницы. Остановившись в дверях, она чуть не выронила коробку со шприцами и пузырьками. Она не верила своим глазам. Она была просто в ужасе.

— Ты… ешь — со страхом и изумлением произнесла она. — Ты… встаешь?

Оставив возле двери капельницу, она побежала за врачом, который, вопреки своему обыкновению, явился немедленно. Потрогав лоб вчерашней умирающей и тщательно прослушав ее, он растерянно произнес:

— Ничего не понимаю…

А моя соседка продолжала уплетать сало с черным хлебом. Конечно, это была для нее теперь не самая лучшая пища, поскольку она почти ничего не ела уже вторую неделю…

***

Ее звали Лена. Услышав это имя, я поморщилась. Уж лучше бы ее звали, скажем, Инна или Инга, на худой конец Жанна… Но только не Лена!

— Лучше я буду называть тебя Анель, с точностью до наоборот, — предложила я. — Ты не против?

— Зови меня как хочешь, — со слабой улыбкой на мертвенно–бледных губах ответила она. — Это не имеет значения.

Я снова взяла ее за руку. Потом, пододвинув поближе стул, положила ладонь на ее грудь. Бабка подозрительно косилась на нас из своего угла.

— Что ты чувствуешь? — негромко спросила я.

— Тепло… — с удивлением произнесла она. — Глубокое–глубокое тепло…

Я удовлетворенно кивнула.

Через два дня она пошла на репетицию.

***

Мои силы быстро истощались. Почти весь день я вынуждена была лежать в постели и поэтому не торопилась выписываться. Зато Лена–Анель явно выздоравливала. И она совершенно не задумывалась над тем, почему это происходит!

Я знала, что мы никогда не станем подругами, мы совершенно не подходили друг другу, я знала, что мы расстанемся, выписавшись из больницы, потеряем друг друга в большом, равнодушном к нам обеим городе. Но меня забавляло происходящее, в особенности реакция врачей.

Иногда Лена–Анель ходила ночевать домой и возвращалась утром, до обхода, и в палате все к этому привыкли. Но однажды утром она не вернулась.

В этом не было ничего особенного, некоторые больные отсутствовали по нескольку дней, но мне это показалось подозрительным. После завтрака я пошла ее искать.

Искать? Откуда у меня была эта уверенность в том, что она где–то здесь, поблизости, и что ей сейчас очень плохо? Выйдя на пустырь, на котором обычно грелись на солнце собаки, я прислушалась к самой себе и решительно направилась к полуразрушенному подвалу.

Идя по густой, усеянной цветущими одуванчиками траве, я ощупывала в кармане халата сверток из газеты «Мое!». Я решила не возвращать Горбуну доллары. Я решила присвоить их себе! Подумав об этом, я злорадно усмехнулась. Я мысленно желала ему всего самого наихудшего, я не могла ему простить воткнутую в котлету иглу!

Прощение, смирение и покорность были не моими добродетелями.

Подойдя к круто спускающимся вниз ступеням, я остановилась, чувствуя какие–то болезненные сигналы. И в следующий миг я уже решительно спускалась вниз. И уже под землей, на самой нижней ступени, почти в полной темноте, я наткнулась на скрюченную фигуру. Лена–Анель!.. Но что она делала здесь? Она сидела совершенно неподвижно в этом холодном, сыром подвале, уткнувшись головой в колени. Я тронула ее за плечо. Мне показалось, что она спит. Но этот сон был таким подозрительным! Опять наркотики? Но что–то подсказывало мне, что дело обстоит гораздо хуже. Я не видела в темноте ее лица, но у меня появилось предчувствие, что она умирает. Не раздумывая больше ни минуты, я взяла ее под мышки и потащила наверх. И только там я увидела, что она вся в крови.

У нее были перерезаны на обеих руках вены.

Я не стала никого звать на помощь. Сидя возле нее совершенно неподвижно, я неотступно смотрела на нее, стараясь передать ей всю имевшуюся у меня в этот момент энергию. Но единственное, что мне удалось сделать, так это остановить кровотечение. И тогда я встала и, пошатываясь, пошла к больничному корпусу.

***

Я долго лежала на своей кровати, собираясь с силами; и в реанимационной, куда отправили Лену, мне сказали, что она не выживет. Так что мне предстояло самой вытаскивать ее…