Копья летящего тень. Антология

— Почему — умерших? — она пожала плечами, словно речь шла об азах. — И живых тоже, лишь бы они в это время не молились и не были с тобою во вражде. Ты прав, это посложнее, но это — как бы поточнее сказать, специализация, что ли. На уровне окончания института: когда вроде бы уже все знаешь, но еще не самостоятельный специалист. Любой утук ждет своего сакхура: заслуга ль одного из них в том, что он жив и лишь потому временно властвует?

— Прости, а утук, это кто — дух?

— Душа, ждущая своего часа. Когда–нибудь появится сакхур, или обот, или пифон — дело не в имени — настроит себя, восемь дней воздерживаясь от земных утех и думая об утуке, воскурит жертву, против которой не устоит изголодавшаяся душа, ибо чего только не будет в том курении — белена и кориандр, семена черного мака и льна, кости и мясо, мед и молоко, мука и яйцо, фиалка и корень сельдерея, шафран и болиголов, паслен и алоэ, мандрагор и багульник…

— Ну и меню! — не выдержал я. — Где же всего этого набраться?

— А люди, знаешь ли, не для того умирают, чтоб по первому нашему желанию их души являлись, — резковато ответила она. — Любопытных ведь — пруд пруди, а душа покоя заслужила за земной путь. Кстати, еще Одиссей вызывал тени умерших подобным способом, так что мало что изменилось в специализации. Разве состав усложнился, но это потому, что люди стали слабее и нетерпеливей, и уверенность в себе теряют.

— Ты так говоришь, будто сама училась и в такой школе, и в таком институте.

— В какой–то мере. Я ведь не удивляюсь, что ты знаешь семнадцатый век лучше меня: тебя увлекала та смута, меня — эта гармония. И потом, я ведь не первая в семье гадалка.

— Гармония… — задумчиво повторил я, отметив про себя, как запнулась она на слове «гадалка», — а ты уверена, что твое вмешательство в чужие судьбы — это гармония?

— Я не вмешиваюсь, Глеб, я — проникаю, это другое. Разве я кому–то причинила зло или не помогла тому, кому могла помочь, или не излечила больного?

— Тогда к чему же ты еще стремишься? Я люблю тебя и потому хочу понять, ведь нельзя ж выйти за пределы вселенной и за начало жизни вообще!

— Для ремесленника — нельзя, мы же говорили с тобой об этом. А я, Глеб, не ремесленник и не желаю им быть. Я хочу понять себя — откуда взялась и на что способна.

— И в чем смысл жизни? — подначил я.

— Нет, — усмехнулась она, словно предвидела мою маленькую ловушку, — это я знаю: смысл жизни — в самой жизни, тут особой загадки нет. Тайна — в жизни и смерти Кабиров.

Видя мое недоумение, Ника, какое–то мгновение раздумывая, продолжать или нет, все же решилась:

— Я не могу сказать тебе всего. Во–первых, и сама всего не знаю, а во–вторых, уже поздно и мне надо домой, я не готова остаться у тебя сегодня. Но в общих чертах расскажу. Многое будет тебе непонятно, но ты не перебивай. Это было очень давно, до начала времени, когда пространство тосковало в одиночестве. Живущие в чреве Земли титаны управляли людьми, не знающими огня любви и света мечты, потому что не любили и не мечтали сами титаны, обитающие во мраке. А над Землею, вне ее, рожденные вечным космосом и сотканные из его упругих сил, обитали братья Кабиры, подвластные лишь Единому Богу, который — Всегда и Везде.

Титаны были плотью и чтили законы плоти. Кабиры же были духом и не могли смириться с тем, что мысли людей цепями прикованы к земле, и что разум их — как птица, бьющаяся в темной клетке.

Младшие всегда наиболее чисты и жертвенны, ибо их сострадание — не от разума, а от сердца. И младший из братьев, объяв собою Землю, растворился во всем, на ней живущем, и люди поняли тайну Начала и задумались над тайной Конца. Титаны продолжали владеть их плотью, но не могли лишить мечты и любви, ибо это не им было подвластно.

Старшие Кабиры, спустившись на Землю, хотели воскресить собрата, но для этого пришлось бы извлекать по частице его энергию из всего, в чем она теперь жила, — из людей, животных, птиц, деревьев… Или — ждать, когда ее снова станет столько, что Кабир воскреснет. Любя брата, Кабиры решили ждать и покинули Землю, посвятив в тайну воскрешения младшего Кабира лучшего из встреченных ими людей — Прометея.

Да, много избранных, но мало посвященных. В старом бабкином журнале, кажется, в «Изиде», я вычитала, что лишь невежество людей сделало из Прометея похитителя небесного огня, Титана. Нет, он не похитил, а гораздо больше — он знал тайну небесного огня, его истоки, очаг. Он обладал даром ковать души людей, и познал страдание, доступное лишь на вершинах посвящения, ибо недостойным и жалким не даруют боги такого страдания.

Прометей достиг вершины, на которой нет пелены, застилающей истину, и мука его в том, что высший дух оказался прикованным к этой вершине цепями земного воплощения. Не он украл огонь, а сам он был огнем в обличье человека, а потому и врагом детей тьмы, Титанов.

Ника замолчала, завершив удивительную, как песня, историю или сделав паузу, чтобы передохнуть. Я тоже молчал, дожидаясь продолжения. Но она молчала, и лишь глаза ее блестели в сумраке комнаты, чуть прищуренные, словно видели доступное только ей одной.