Копья летящего тень. Антология

Сплин, выжавший меня за эту неделю так, что сухая луковая кожура по сравнению со мной казалась цветущей розой, закончился так же внезапно, как и возник. И здесь знак судьбы тоже угадывался во всем. В том, что утром я проснулся в спокойной уверенности, что уже началась новая жизнь, и мое дело — лишь войти в нее без сомнений и опасений. В том, что женщину звали Люба — Любовь, а ее сына — Максимом, и я вспомнил, как много лет назад с другой женщиной мы долго выбирали имя: Костя или Максим; Костя не захотел родиться, не захотел быть ошибкой, избавил всех троих от пожизненного стыда.

Мы сошлись с Любой легко и спокойно — не как два одиночества, а как две необходимости. Через три месяца я уже и представить не мог, как мы жили порознь. Зато точно понял, какая сила держала меня на земле — сила ожидания именно этой встречи. И совершенно ясно, четко осознал закономерность того, недавнего сплина, той непередаваемой депрессии, тоски, одиночества; все это необходимо было для того, чтобы очиститься от гнилой шелухи прошлого; для того, чтобы на контрасте оценить всю прелесть, все блаженство дарованного общения, которое так долго я боялся назвать истинным его именем — Любовь.

Наслаждаясь обретенной гармонией, я даже позабыл о кошмарном сне; какой–то фантасмагории с вампирами, уворованными аурами. Теперь сил в моих руках было столько, что и кресло ремонтировалось само собою, и все обретало смысл и место: любая вещь и любой жест.

О недавнем прошлом напомнила случайная встреча с Макаровым. Однако нет в мире ничего случайного, все — для чего–то. Он поинтересовался: не повторялось ли подобного тому, что было раньше в квартире Болеров. Я, в свою очередь, ответил, что квартира уже так обжита мною, что от Леры и Бори в ней осталась только благодарная память: вдруг, со спокойной уверенностью и невероятным подъемом я в течение одного дня поменял обои; затем переставил мебель, приволок из родительского дома картины, посадил цветы и заставил двумя десятками горшков все подоконники. Не знаю, что на меня нашло, но мысль, что так надо сделать, оказалась непреодолимой, она не допускала никакого анализа, требуя лишь слепого подчинения и реализации.

— А как ваша борьба? — скорее из вежливости, чем для информации, поинтересовался я у Макарова. — Извели вампиров?

— Зря иронизируешь, — ответил он серьезно, с ноткой обиды в голосе.

Уловив эту нотку, я тут же пожалел о своем тоне: действительно, кто мне позволил сводить до уровня ерунды то, о чем я на самом–то деле ровным счетом ничего не знаю. И потом — не хватало еще ни за что, ни про что обидеть человека, который кроме добра ничего мне не сделал.

— Извини, Лень, — мгновенно слетело с моих губ, и, вероятно, в интонации было столько испуга, что доктор с удивлением взглянул на меня. — Я правда не хотел тебя обидеть, просто вырвалось, я ведь давно уже позабыл о тех кошмарах. Есть что–нибудь новое?

— В том–то и дело, что есть. Лучше бы его не было. Мы сейчас отслеживаем больных, угасающих беспричинно и быстро. Но, во–первых, нас мало, а больниц в Москве — сам знаешь, тем более, что далеко не каждый считает такое недомогание серьезным недугом, и обратившиеся к врачам — это ничтожный процент от реального числа пострадавших. Во–вторых, мы ничего не смогли доказать.

— В смысле? — уточнил я.

— В том смысле, что действительно существует товарищество с ограниченной ответственностью «666», действительно там работают известные тебе Татьяна Львовна, Юрий Вольфович и прочие. Занимаются тем, что покупают и перепродают, а также выступают посредниками. Но что касается нашей темы — сплошной мрак. Как врач, экстрасенс, я уверен, что все именно так обстоит, как мы с тобой говорили. Понимаешь — уверен! Не на словах — мне об этом мои руки, глаза, голова, каждая моя клетка кричит: я ведь заходил в их желтенький особнячок.

— Что, действительно — желтый? — удивился я. — И стоит на окраине лесопарка?

— Представь себе — все именно так, как ты видел во сне, и даже стол в комнате для заседаний — круглый, а стульев — шесть.

— Фантастика! — выдохнул я. — Крыша едет от такого…

— У меня тоже скоро поедет. Кое–кто на нас уже смотрит как на шизиков. Мы — об опасности, о вреде для здоровья и жизни, а нам, естественно — доказательства на стол, мол, эти ваши биополя — не документ, их к делу не подошьешь и в суд не передашь. Нет такой статьи, мол, так, по подозрению, всех арестовать можно…

— М–да… — заполнил я возникшую паузу, одновременно подтверждая: мол, слушаю дальше.

— Вот и я теперь самому себе говорю: «М–да, Леонид Иванович, надо что–то делать, и экстренно, а — что делать?» Ну вот что делать–то? — развел он руками, словно я мог ответить ему. — Ведь ужас даже не в моральном смысле: что воруют чужое, необходимейшее, на что не имеют права — это все равно, что без спроса взять у человека глаза, легкие, сердце, печень — что угодно: мол, ты обойдешься, это наш бизнес. Да по какому праву?

Было видно, что это давно гнетет его — он нервничал, заводился, и я не знал, как и чем успокоить его. Разве что — дать выговориться.