Копия

Постепенно сознание Адама начинало плавиться, а картинка перед глазами —  становилась мутной: сказывался недостаток сна, неподходящая для пустыни одежда и дикая жажда, мучающая мужчину несколько часов сряду.  Казалось еще минута, еще бархан и силы навсегда покинут его тело. Голоса: странные протяжные, то ли чужие, то ли Саида и Юсуфа — эхом отдавались в голове, совершенно не откладываясь в ней.

Когда и как перед глазами Адама выросла гора, окруженная зелеными насаждениями, и была ли она на самом деле, понять он не мог. Как спустился на землю, как ощутил прохладное свежее дуновение ветра, как губ его коснулась живительная влага — все пронеслось мимо, отдельными фрагментами отпечатываясь в голове. Как и уродливая, полностью слепая старуха, костлявыми пальцами касающаяся его руки и что-то бормочущая себе под нос скрипучим, противным голосом.

Адам пришел в себя чуть позже, когда сидел уже  в центре шаткого, убогого шатра. Вокруг было мрачно и воняло сыростью и гнилью. Обернувшись, Аль-Ваха заметил ту самую старуху, которая, как он считал,  привиделась ему раньше. Она сидела, поджав под себя ноги и скрестив на груди руки. Ее стеклянные глаза, не моргая смотрели вперед, но явно ничего не видели. Ссохшаяся, лохматая, болезненная — она пугала своей внешностью и внушала отвращение.  Вот только Саид, сидевший с ней рядом, смотрел на нее, словно на божество.

— Прошу тебя, Зухария, помоги отыскать дочь? — едва слышно умолял он.

— Ты опять все потерял, Саид, — проскрипела старуха.

— А ты снова скажешь, чтоб отступился от поисков, Зухария? — опустив покорно взгляд, молвил тот.

— Ищи себе на здоровье, — хмыкнула ведьма. — Да только от тебя ничего уже не зависит, Саид. А вот его ты привел вовремя.

Тощей, дрожащей рукой старуха безошибочно указала на Адама.

— Он знает, где твоя дочь, Саид, — просипела она. — То, что ты однажды потерял, он нашел.

Молодой человек лишь непонимающе помотал головой: нет, он не знал, где пряталась Алия. Слова старухи казались ему бредом. Да и кто она вообще такая, что позволяла себе отвечать за него.

— Привези ему то, что он потерял, — обращаясь к Адаму, сказала Зухария и улыбнулась беззубым ртом. — Только смотри не перепутай: сто раз подумай, судьбу свою выбирая.

Еще больше вносила сумятицу в голову молодого эмира старуха. Да как она смела? И почему он вынужден был ее слушать?

— Да если бы Ясин знал, где прячется Алия, неужто ты думаешь, мы к тебе бы поехали, Зухария? — сбивчиво вмешался Саид, словами отражая мысли Адама,  но старуха сделала вид, что вовсе не услышала его.

— Две капли воды, — продолжила та, — одна от холода едва не  превратилась в лед, другая чуть не высохла от яркого солнца. Одна поможет утолить жажду, другая – отравить твое тело. Одна способна воскресить к жизни целую страну, другая — погубить ее навеки. Тебе решать. Только тебе выбирать, какой ты позволишь проникнуть в твое сердце.

— Я не понимаю тебя, — пересохшими губами прошептал Адам. Он не врал. Он действительно, сидя в полуразвалившейся лачуге в самом сердце Блароха, не мог уловить ход мыслей старухи.

— Не понимаю, — повторил он, уловив на себе недоверчивый взгляд Саида.

— Я все сказала и добавить мне нечего, — огрызнулась ведьма, еле встала со своего места и, укутавшись в облезлую верблюжью шкуру, указала гостям на выход. — А сейчас идите вон, оба. Я устала.

¹ Херис — пшеничная каша с мясом, которую тушат более 5 часов. Традиционно ее готовят к праздничному столу.

12. Без выбора

Исландия

Энн

— Милая моя, просыпайся, — ласковый голос Арны сквозь обрывки снов прорывался к сознанию Энн. — Девочка моя, попытайся встать.

Открыв глаза, девушка смогла различить встревоженное лицо матери, постаревшее за эти дни на добрый десяток лет.  Солнечные блики игриво переплетались в ее длинных густых волосах, подсвечивая их и придавая образу Арны налет некой божественности.

— Как ты, Энни? — спросила она, с тревогой осматривая дочь. — Давай, я помогу тебе встать.

— Я сама, — искусанными в кровь губами, прошептала Энн и на локтях попыталась приподняться, но каждое движение отдавалось жгучей болью во всем  теле. — Папа вернулся?

— Нет, Энни, нет, — еле сдерживая слезы, поспешила успокоить дочь Арна. — После того, что натворил? Боюсь, раскаяние за свой поступок еще долго не позволит ему вернуться.  Господи, Энни, за что нам все это?

— Мамочка, — с неимоверным усилием все же приняв сидячее положение, Энни крепко обняла мать. — Я сама во всем  виновата, сама. Не стоило мне приезжать, не стоило заводить с отцом этот разговор. Да и с лестницы я сама упала, мам. Не вини его: я просто оступилась.

Арна ничего не ответила, лишь сильнее прижала дочь к груди: в таком состоянии свою девочку ей еще ни разу не приходилось видеть.

— Дай я посмотрю, — уже не стесняясь своих слез, произнесла она, слегка отодвигая край ночной сорочки с плеча девушки: алые разводы вперемешку с синеющими гематомами вдоль спины дочери разрывали ее сердце на части. — Я принесла мазь, сейчас все обработаю.

Энн кивнула: без посторонней помощи справиться ей было не под силу.