Копия любви Фаберже

– Дай я! – Поля выхватила продолговатую вещь, обтерла ее краем спецовки. – Похоже, шкатулка. Ух ты, а если и правда клад!

Полина открыла шкатулку, достала яйцо и разочарованно протянула:

– Стекляшка… А я-то думала, клад. Разве что подставка золотая. Или нет? Тяжелая, может, бронза.

Она терла рукавом ажурное изящное, но потемневшее основание, когда случилось невероятное.

Красный занавес внутри яйца вдруг раздвинулся, и на сцене закружилась балерина.

Невероятная, прекрасная, божественная!

Она притягивала взгляд, как магнит.

Поражало лицо ее, живые черные глаза, полуоткрывшиеся в улыбке губы, легкий румянец на щеках. Темные локоны растрепались от танца. И – блеск, сверкание, разноцветные лучики. Красный огонь колье, изумрудный корсаж, прозрачный белый алмазный снег платья, на кончиках пуантов собрались брызги солнца.

Она была прекрасна, как жизнь. Красива, как любовь. Света смотрела на хрупкую фигурку, и ей казалось, что в ней сосредоточены все ее счастливые тайны.

И бешеный стук сердца – тогда, в пригорском детдоме, Андрей вдруг бросается к ней, хватает за руку.

И жажда – его губы, поцелуи, не напиться ими, никогда.

И полет – вата облаков под ярким солнцем, внизу много тысяч метров пространства, а рядом муж, и что прекраснее, непонятно…

Балерина, балерина! Кружатся мечты, танцуют надежды. Каждая секунда – прилив радости.

Как хорошо, что можно видеть такую красоту. Какое счастье – любить.

Спасибо, неизвестная мама. Ты не дала мне ничего, кроме самого главного. Важнее этого нет ничего. Жизнь, жить…

… – Малая, ты где? – Андрей потянулся в кресле, задел длинными ножищами садового гномика. – Ой, блин! Ну я вырубился капитально. Что, ночь уже? Малая? Малая?!

Света закусила губу и отвернулась. Сейчас будет самое страшное. Андрей пройдет в зал, приблизится к дивану, и…

Бедный, бедный.

Он испугается, коснувшись ее остывающего тела. Ему будет больно, плохо.

А объяснить ничего не получится.

Она так счастлива. Можно целовать его сколько захочется, и сидеть на коленях, и обниматься. Она счастлива! Если бы только еще в этом странном состоянии, которое называется смертью, можно было бы хоть что-нибудь объяснить…

– Малая! Света! Светочка…

Андрей щелкнул выключателем. Он кричал, как сумасшедший, до Светы доносились звонкие звуки шлепков, похоже, он пытался привести мертвое тело в чувство.

И выл, и скулил, всхлипывал…

Зажав уши руками, Света с легкостью шагнула через стекло в ночную мглу. Понимая, что мороза больше уже не чувствует…

* * *

…Талантливый писатель брызжет слюной. Вообще все талантливые писатели, видимо, синтезируют яд, и, чтобы им не захлебнуться, щедро орошают неталантливых писателей. Лика уже в курсе. Научена горьким опытом. Предусмотрительно отходит в сторонку. Хотя книжный магазин тесный, особо не развернешься. Слюна талантливого писателя летит на испуганную растерянную продавщицу.

– Кто финансирует издание твоих бездарных книжек? Кто за тебя платит? Да ты просто шлюха, ясно, каким местом деньги зарабатываешь. У тебя мозг похож на кружевные трусики! Такой же символичный и дырявый!

Лике становится смешно. Наверное, муза приходит к талантливому писателю в кружевном бельишке. Очень хорошо, что у него такая эротичная муза. Настоящая женщина! А она лично кружевное белье не носит. В нем неудобно заниматься спортом, и оно слегка полнит.

Вронская оглушительно хохочет, но в руках талантливого писателя появляется острый длинный нож. Талантливый писатель медленно приближается. Видимо, жаждет выковырять похожий на кружевные трусики мозг.

А мозга жалко! Пусть микроформатный, но все-таки свой, родимый!

Лика бросается наутек, мчится по пустынной дороге, превращающейся вдруг в крутую лестницу с высокими ступеньками.

Падать больно. Так больно! Рот наполняется кровью, язык находит ямки вместо зубов, деловито сгребает с нёба острые обломки.

«Протезик надо гламурный прикупить, – морщась от боли, думает Лика. – Медицина сейчас на уровне, склепают мне что-нибудь изящное…»

… – Зачем? Зачем ты это сделала?! – голос следователя Седова дрожит от обиды и возмущения. – Я тебе так верил, а ты…

– А как еще я могла поступить?

Лике не стыдно. Все сделано правильно. Невиновный человек попросил о помощи. В этой ситуации любой другой вариант поведения был бы, с ее точки зрения, просто предательством.

Да, изначально было понятно: просчитают. Андрей звонил ей на сотовый. Ее видели в больнице, к тому же книжка медсестре подарена, фактически визитная карточка. Но она рассчитывала, что есть пара дней, пока это все выяснится. Что оперативники – тоже люди. Что никто не побежит в канун Нового года допрашивать медперсонал, что Володя не станет запрашивать данные оператора мобильной связи. А потом еще можно будет пару дней разыгрывать святую невинность: дача все-таки родительская, так быстро Андрея и Свету не обнаружат.

Напрасно. Все было напрасно.