Копьё царя Соломона

В один из дней после того, как наша каррака приплыла в Константинополь, мы отправились смотреть святыни, хранившиеся в церкви святого Иоанна, которые ранее нам не были показаны из-за отсутствия ключей. Когда мы прибыли в церковь, монахи облачились, зажгли множество факелов и свечей, взяли ключи и с песнопением поднялись в некое подобие башни, где хранились святыни. С ними был один кавалер императора, а монахи несли шкатулку красного дерева. Монахи шли, неся шкатулку, и пели свои горестные песнопения, с зажженными факелами и со множеством кадильниц, несомых впереди, и поставили ее в самой церкви на высокий стол, покрытый шелковой тканью. Эта шкатулка была запечатана двумя печатями белого воска, рядом с двумя серебряными застежками, и закрыта на два замочка. Монахи открыли ее и достали два больших серебряных позолоченных блюда, предназначавшихся для того, чтобы на них выкладывать святыни. Монахи взяли из шкатулки небольшой мешочек из белого димита, это так у них называлась кисея, запечатанный восковой печатью, развязали его и достали оттуда маленький круглый золотой ларец, внутри его был тот хлеб, который в четверг на тайной вечере Господь наш Иисус Христос дал Иуде в знак того, что он предаст его, и последний не смог его съесть. Он был завернут в красный тонкий сендаль, то есть креп, и запечатан двумя печатями красного воска. И был тот хлеб размером в три пальца. Кроме того, из мешка вынули другой золотой ларец, меньше первого. Внутри его была вделана коробочка, которую нельзя вынуть; она была из хрусталя, и в ней находилась кровь нашего господа Иисуса Христа, которая потекла из бока его, когда Лонгин ранил его копьем….Далее из этой шкатулки вынули другую, серебряную с позолотой, четырехугольную, длиною в две с половиной пяди. Она запечатана шестью печатями, положенными у шести пар круглых серебряных застежек, у нее имелся замочек и рядом висел серебряный ключик. Открыли и этот ларец и вынули отттуда дощечку, покрытую золотом, и лежало в ней железо от копья, которым Лонгин поразил Господа нашего Иисуса Христа, и было оно тонко и остро как шип или стрела, а в месте, где насаживалось на древко, продырявлено; длина его возможно, одна пядь и два дюйма. На конце острия виднелась кровь, такая свежая, как будто только что случилось то, что сделали с Иисусом Христом. И это железо было шириной около двух дюймов и вделано в эту позолоченную дощечку; железо не блестело, а было тускло.

И так в мое сердце врезалось это, что я часто хожу туда, в те места, которые с этим связаны — и в Иерусалим, и в Армению, и в Горганию. А теперь прощай, пора мне. Не бойся, вы все не останетесь тут, в подземельи, спасетесь, я помогу. А ты не узнаешь меня, не так ли? Ха, ха! А я Клавихо, Руи Гонсалес де Клавихо, камергер короля Кастилии и Леона, Энрике, или Генриха Третьего, как его зовут в Европе. Ты забыл меня? А ведь сколько бессонных ночей мы провели с тобой в разговорах… Ах, старость, старость… Что ты делаешь с человеческой памятью… Я погребен в 1412 году в капелле монастыря святого Франциска в Мадриде. Если ты снова будешь в Мадриде, приходи, меня очень легко найти. А теперь прощай, мне еще кое-куда поспеть надо.

И с покряхтыванием и стонами он исчез, как бы растворился в темноте.

Ник тряхнул головой.

— Ник, Ник, — тихо звал его Аполлинарий, — вы разговаривали во сне, вы в порядке?

— Да, все нормально, Аполлинарий! А как все остальные?

— Все как-то удивительно спокойны. Видимо, само место этому способствует.

Всю остальную ночь Ник бодрствовал, только время от времени закрывая на несколько минут глаза. Все же к утру он заснул и проснулся от отдаленного собачьего лая.

— Это Лупо, — убежденно сказал Антоний Иванович, — я узнаю его. Нас уже спасают.

И вправду, начали раздаваться удары кирки или лома, сопровождаемые собачьим лаем. Вскоре в темноте появился тоненький лучик света — те, кто работал снаружи, освещал фонарями место работы. Как только проем расширился, в нем показалась собачья морда, а затем и весь Лупо протиснулся в подземелье и, бросившись к Антонию Ивановичу, стал лизать его лицо.

— Как вы там, живы? — раздался звонкий голос. — Ник, где ты?

— Лили? — удивился Ник, — ты откуда?

Незнакомый, чуть хрипловатый женский голос произнес:

— Лиза, Левон, с вами все в порядке?

— Господи, — воскликнула Лиза, — кто это?

Тут рабочие расширили дыру так, что в нее смогли почти одновременно пролезть две женские головки. Было темновато, но все равно было ясно, что одна из них принадлежала Лили, а вторая Мадлен.

— Ничего не видно, — прокричала Лили, — отойдите подальше, чтобы вас не зашибло случайно камнем. Сейчас расширят дыру и вы сможете выйти.

И головки исчезли.

Через полчаса дыра уже увеличилась так, что согнувшись, можно было вылезти через нее.

Через несколько минут узники подземелья уже вылезли из пещер, где провели ночь в заточении и обнимались со своими спасителями, Лили, Мадлен, Арташесом, монахами.

— Как ты тут очутилась? — тихо спросил Ник, обнимая Лили и касаясь губами ее кудряшек.