Коптский крест

То, что в любой оружейной лавке или в охотничьем магазине можно было невозбранно приобрести любое выставленное там оружие, казалось Ване совершеннейшей дичью. Мало того – оружие мог купить кто угодно, не предъявив при этом ни единой бумажки! Когда отец в первый раз упомянул об этом, Ваня рассмеялся, решив, что его разыгрывают. Однако тот и не думал шутить – законы Российской империи никак не ограничивали прав любого человека приобрести в собственность любое оружие[82] – хоть холодное, хоть огнестрельное, хоть боевое, хоть охотничье. Газеты, выходившие в крупных городах, пестрели рекламой оружейных магазинов; вежливые лощеные приказчики всегда были готовы подобрать по требованию клиента и тульскую двустволку, и револьвер заокеанский «коровьих мальчиков» – платили бы деньги.

Так что Ваня, не раздумывая долго, согласился. А что? Деньги в кармане имелись, отца с его разумными, но такими порой занудными нравоучениями рядом не было, а до лучших оружейных магазинов Москвы – рукой подать. Право же, о чем тут еще думать?

Глава 20

Яркое майское солнце согревало брусчатку Никольской улицы. Играло бликами на бронзовых частях богатых экипажей, весело искрилось в лужах (по случаю неожиданной жары, высушившей улицы, дворникам было велено дважды в день окатывать мостовые водой) и дерзко заглядывало в чисто вымытые по случаю воскресного дня огромные окна дорогих магазинов. От грязноватой, заполошной суеты Старой площади здесь не было и следа; свернув на Никольскую, мальчики будто попали в другой мир – мир европейского города с чистой публикой, высоченными зеркальными стеклами витрин и выставленным в них дорогим товаром, рассчитанным на солидного покупателя.

Солнечные лучи, не разбирая, ласкали и дамские шляпки в витринах модной лавки, и лаковое дерево и вороненую сталь ружей за толстыми стеклами оружейной лавки по соседству. А под ружейными пирамидами в радующем глаз порядке выложены пистолеты, револьверы, охотничьи ножи, кинжалы и коробки с патронами. Все эти хитроумные механизмы, любовно разложенные в витрине, были новенькими и призывно блестели гладкими полированными частями. На заднем плане, на фоне зеленого бархата, затянувшего витрину сверху донизу, красовались чучела зверей и птиц. Головы кабанов и медведей скалили зубы на проходящих людей, которые останавливались, любуясь блестящими стеклянными глазами и восхищаясь искусством неведомых мастеров, что вернули зверям жизнь, отнятую с помощью таких же изящных стальных игрушек.

Стайки гимназистов, проходя мимо после уроков, мечтали об оружии и об охоте на диких зверей, никогда вблизи не виданных, но казавшихся особенно заманчивыми, – ведь оружие было изысканно-изящно и блестело, а звери и птицы манили к себе гладкими шкурками, лаковыми клыками и пестрыми перьями…

И мальчишки, прильнув со стороны улицы к толстенному, особому стеклу витрин, подолгу рассматривали оружие…

О, эти винтовки, заманчиво расположившиеся на специальных стойках! Изящные, точно литые, приклады, аккуратно сработанные из тяжелого, как железо, дерева, нарезанного острой сеткой в тех местах, где приходится браться рукой, чтобы ладонь не скользила. Толстый, длинный граненый ствол синей вороненой стали с крошечной, подобно горошине, дырочкой дула. Отливающая синевой стали мушка. А как, наверное, легко слушается умелой руки рукоять затвора!

Николенька мог часами любоваться выставленными в витрине огнестрельными сокровищами. Поблизости от его гимназии оружейных и охотничьих лавок, правда, не было, но мальчики нередко после уроков бегали в центр города, на Никольскую, и надолго прилипали к витринам самого крупного в Москве оружейного магазина. А порой, когда хватало смелости, гимназисты по одному, бочком, просачивались в двери этого храма оружейной стали и дымного пороха, чтобы насладиться не только видом вороненой стали, но и неповторимым запахом ружейной смазки и любовно ухоженного металла.

Любой из юных посетителей лавки мечтал, чтобы приказчик, заскучавший в отсутствие посетителей, снизошел до них и позволил бы подержать одно из ружей, поцелиться в звериные головы на стене. И тот иногда доставлял гимназистам это удовольствие. Когда в магазине были посетители, об этом нечего было и думать, но когда те уходили – можно было подольститься к приказчику, и тогда…

А порой случалось и вовсе невероятное – кто-то из посетителей, например, холеный, элегантный офицер, выбирающий себе предписанную уставом смертоносную игрушку, мог сжалиться над подростком и позволить взять в руки один из револьверов, так загадочно поблескивающих под стеклом прилавка.

Но сегодня все должно было обернуться совсем иначе.