Корабельная медсестра

Гейл пообещала быть у нее через четверть часа. Гейл вернулась в лазарет. Там ее нетерпеливо ожидал Гарри, глаза его блестели, он возбужденно спросил:

– Ну как она вам? Правда, ведь – настоящая королева? Она самая милая и красивая на земле, ведь, правда, сестра?

Гейл посмотрела на него сверху вниз, и у нее защемило сердце от жалости. Ей хотелось сказать:

– Да, конечно, милая в том смысле, в каком может быть милым яблоко с гнилой сердцевиной; только ты об этом не знаешь.

– Она очень красивая, – сказала вместо этого Гейл. – Но вам могут повредить такие поздние визиты. Пора спать.

– Все, сплю, – пообещал Гарри с улыбкой. – Может быть, она мне приснится.

Да, похоже, парень крепко сидит на крючке. Бэрри умела накрепко привязывать к себе мужчин. С грустью Гейл вспомнила своего брата Питера и то, как подкосил его окончательный уход Бэрри. Некоторое время после того, как это случилось, на него просто страшно было смотреть. Вряд ли он до самого конца оправился от этого удара. Иногда Гейл задумывалась над тем, не послужил ли уход Бэрри причиной катастрофы, но этого уже никто не мог подтвердить наверняка. Было бы слишком жестоко взваливать вину за его смерть на Бэрри. Но что было, несомненно – так это то, что с ее уходом жизнь потеряла для брата Гейл всякий смысл.

Что за удивительное совпадение – встретить вдову своего брата таким вот образом. Наверняка во всем этом есть какой-то высший смысл. И как странно, что Бэрри ничуть не встревожена этой встречей. Хотя это, скорее всего, только видимость. Бэрри всегда была мастер скрывать свои истинные чувства.

Гейл вышла из лазарета, чтобы идти к Берил и сквозь открытые двери приемного покоя увидела Грэма Бретта. Он позвал ее внутрь и дал указания насчет завтрашнего приема. Когда с этим было покончено, доктор неожиданно сказал:

– По-моему, вы были слишком жестоки с молодым Мэтьюсоном и его невестой сегодня вечером. Я видел ее недавно – бедняжка жаловалась, что ее не пускают в лазарет. Не могли бы вы быть к ним поснисходительнее? – Он улыбнулся. – Вы знаете – молодая любовь и все такое... Гейл опешила. Неужели неприступный доктор Бретт тоже поддался чарам Бэрри? По тому, как он о ней говорил, чувствовалось, что Бэрри успела добиться его расположения, а это выражение «молодая любовь»; он явно употребил его, имея в виду малоопытность этой девушки. Что бы он сказал, если бы узнал, что молодой неопытной невесте Мэтьюсона уже за тридцать и у нее есть шестилетний сын, между прочим – безжалостно ею брошенный?

– Если вы так хотите, доктор, я не буду вмешиваться, – сдержанно ответила Гейл. – Спокойной ночи, сэр.

Пока Гейл искала каюту Берил, ей пришло в голову, что это довольно странно – невеста Гарри Мэтьюсона, путешествующая в каюте на третьей палубе. Она бы ничуть не удивилась, если бы Берил оказалась в одной из роскошных кают первой палубы, или, в крайнем случае, где-нибудь на второй. Но, с другой стороны, корабль переполнен, а Берил, наверное, брала билет в последний момент. А может она покупала билет за свой счет или хотела произвести благоприятное впечатление на свою будущую свекровь.

Когда Гейл вошла в каюту, Бэрри сидела на койке и снимала лак с ногтей. На ней был короткий халатик, вполне соответствующий той роли юной неопытности, которую она разыгрывала в настоящее время.

Бэрри подняла голову и жизнерадостно улыбнулась; у нее был вид человека, готового поделиться какой-то тайной с близким другом.

– Наконец-то. Садись вот сюда, на стул. Сигарету? – Бэрри вытащила пачку и когда Гейл отказалась, закурила сама. – Ну, давай, выкладывай, – равнодушно сказала она, заметив замешательство Гейл, которая действительно не знала, с чего начать. – Я по твоему лицу вижу, что тебе не нравится вся эта история с Гарри. Но тебе ведь никогда не нравилось то, что я делаю, правда? Так что давай, начни с обвинений.

– Как я могу тебя обвинять – я про тебя почти ничего не знаю, – сказала Гейл. – Да и вообще, меня не касается то, что ты делаешь со своей жизнью. Но, прежде всего, не хочешь ли ты узнать, как поживает твой сын Пип?

Бэрри одарила ее долгим, спокойным взглядом и слегка пожала плечами.

– Обвинение номер один, – сказала она иронично. – Я знаю, что он в порядке, пока живет с мамочкой Уэст; ему с ней гораздо лучше, чем со мной. Что бы ты обо мне ни думала, Гейл, я вовсе не бездушный урод – я всего лишь не гожусь на роль матери. И это не моя вина. Я никогда не хотела становиться матерью. – Ее точеное лицо омрачилось воспоминаниями. – Никто не может идти против своей натуры, знаешь ли, и я, наверное, смогу гораздо больше сделать для Пипа, когда твердо встану на ноги, чем сейчас.

Так вот как она успокаивает свою совесть – или что там у нее есть вместо совести!

– И что Гарри, он знает про Пипа?