Корабельная сторона

— Начнем? — Сенька поплевал на ладони, чтобы рукоятка крепче держалась, и бухнул что было силы.

Яростный звон, и… молоток, вырвавшись из Сенькиной цепкой руки, просвистел над головой мальчишек, как крупнокалиберный снаряд. Глянули на стекло — ни одной царапины.

— Повторим? — упавшим голосом спросил Гамбург.

— Дохлое дело,— возразил Кимка.— Впрочем, валяй!

Сенька снова ударил по стеклу, и тот же плачевный результат. Сеньку сменил Кимка, Кимку — Санька. Измотавшись, прилегли кто где и уснули.

Фитилек «летучей мыши», привернутый Сенькой из экономии, поморгал-поморгал и погас.

Вокруг ни шороха, лишь тяжелые вздохи ребят да их неясное сонное бормотание.

Саньке снился удивительный сон. Будто они с отцом вдвоем едут на моторной лодке в дельту Волги, в заповедник. Могучая река в потоках солнца кажется великанской мостовой, выложенной драгоценными камнями. Камни-самоцветы сияют всеми цветами радуги. Отец весел. Смеется.

«Пап,— говорит Санька,— а ты про Степку знаешь?»

«Знаю»,— отвечает старший Подзоров.

«А про Чемодан Чемодановича?»

«Тоже. Это бакланы».

Санька пытается возразить, он хочет отцу рассказать о подслушанном разговоре и не может. Не может потому, что он уже не мальчик, а пеликан.

Моторная лодка сворачивает в соседнюю речонку, а Саньку-пеликана несет на отмель, где угольно-черная стая бакланов азартно хлопает крыльями.

«Гур-рай! Гур-рай!» — хохочут ловкие птицы. Их растянутая цепочка смыкается все теснее и теснее.

«Выгоняют воблий косяк на отмель»,— догадывается Санька. Ему тоже вдруг захотелось воблы. Он приближается к бакланам, но бакланий вожак злобно замахивается на него крыльями и кричит на своем языке:

«Вр-р-раг! Вр-р-раг!..»

«Да это же Степка,— узнает Санька-пеликан бакланьего вожака.— Сейчас я его утоплю,— решает он,— ведь я больше его и сильнее».

К Степке на помощь спешит еще один баклан. «Чемоданович,— узнает его Санька.— Ничего, я и с двумя управлюсь!..»

Доносится стук моторки, значит, отец рядом, значит, поможет.

Санька смело нападает на двух противников. Бакланы бьют его жесткими клювами в ребра, но почему-то не больно. Санька тоже наносит удары и… просыпается.

 «Никак, утро?» Луч солнца, проникший в кубрик сквозь толщу иллюминатора, заставил Саньку зажмуриться. Сенька с Кимкой еще спали. Растолкал их.

— Подъем! Да вставайте же, засони! Утро же!

— Как утро? — удивился Кимка.— Ведь мы только-только…

— А так,— уточнил Сенька, заглянув в иллюминатор,— скоро уже полдень.— Неумытый, с черным хохолком на макушке, сейчас он как две капли воды походил на молодого селезня.

Санька фыркнул.

— Ты чего? — спросил «селезень».

— Да так, сон смешной приснился.

— Твой что, вот мой,— перебил Кимка, сладко потягиваясь.— Ни за какие коврижки не поверите, но факт… Будто,— он хохотнул,— будто пожарничиха справляла свадьбу. И за кого бы, вы думали, она выходила замуж? — Кимка хитро прищурился.— А?

— Ну, наверное, за своего мужа,— не очень уверенно сказал Сенька.

— Как бы не так,— возразил Кимка.— За петуха! За того самого, которого мы съели…

Сон был настолько неожидан и нелеп, что Санька с Сенькой онемели. Они сидели с открытыми ртами и обалдело хлопали глазами. Но вот Санька неуверенно хихикнул. И тут, словно по команде, все трое скорчились в приступе смеха. Они булькали, квакали, кудахтали не менее получаса, пока, обессилевшие, не свалились кто под стол, кто на топчан.

Опомнившись, снова приуныли. Им даже завтракать расхотелось.

— Искать и найти! — вяло напомнил Санька.

— Надо искать лазейку,— опять-таки первым обрел мужество Гамбург.— Надо простукать все листы обшивки. Не может быть, чтобы «Аладина» списали на корабельное кладбище за здорово живешь. Я знаю, на старых кораблях корпус до того изнашивается, ткни его пальцем — и дыра готова… Осматривать будем по секторам. Каждый выбирает участок по душе.

— Чур, мое днище! — И Кимка победно поглядел на друзей: уж если где листы железа и протерты, то конечно же в днище.

— А я обследую борта,— заявил Гамбург.— Тебе, Саня, достаются водонепроницаемые переборки.

Вооружившись молотками и напильниками, принялись шкрябать и выстукивать каждый сантиметр темницы. Кимка вскоре обнаружил «подозрительный» лист, но, чтобы прорубить его, мальчикам пришлось бы потратить не день и не два, а целую неделю.

— Тут провозишься до Нового года,— вздохнул Санька. Он заканчивал осмотр носовой переборки.

— Ну, положим, не до Нового года,— возразил для порядка Кимка,— а дня три потребуется наверняка.

Помолчали.

— Братцы, а что, если нам «рыцарский» турнир устроить за круглым столом? — намекнул Санька на завтрак.

— Я «за».— Сенька поднял кверху правую руку.

— Присоединяюсь,— важно изрек Кимка.

Ели молча и вяло, хотя были голодны.

— В нашем распоряжении остаются считанные часы,— сказал Санька, снова принимаясь за работу.

Его примеру последовал Сенька. Кимка же прилип к иллюминатору. За стеклом покачивались камышины.

— Ни одной живой души!

Сдвинув топчан, Санька отодрал лист картона, прикрывающий водонепроницаемую переборку, и глазам своим не поверил: перед ним на уровне груди прикрепленная к фланцу шестью болтами сияла огромная заглушка.