Корабельщик

Где-то в отдалении глухо, словно сквозь толщу воды, звякнул засов, застучали по ступеням тяжелые шаги. Они приближались, и девушка вздрогнула, прислушиваясь, и вжалась в Максима, будто он мог остановить стражу Храма.

– Слушай, – зашептал барон ей в ухо, торопясь и проглатывая малозначащие слоги. – Меня зовут Максим Рустиков, я работал в Военном ведомстве. Если тебя все-таки отпустят, побеги к бывшему министру Магнову по адресу… – Он два раза назвал номер дома и название улицы, на которой стоял особняк Элизбара. – Прорвись к самому… Скажи, что меня держат в подвале Храма. Он мне поможет.

– А если это за тобой? – испуганно пискнула Кира, и тут в замке заскрежетало, дверь отъехала в сторону, и по глазам резанул свет факела.

В камеру вошло двое служителей с накинутыми на головы капюшонами, они сдернули девушку с колен Максима и поставили на ноги. Не говоря ни слова, они подтолкнули ее к выходу. Светящаяся полоска между дверью и косяком сузилась и вновь со скрежетом пропала. “Куда вы меня ведете?” – услышал Максим слабый голос Киры, но ей никто не ответил, и барон в отчаянии хлопнул ладонью по скамье. Никаких извинений, ни одного ободряющего слова! Неужели ее повели к алтарю?

Он встал и с усилием зашагал из стороны в сторону, вытянув перед собой руки. Мышцы совершенно онемели от холода, а ожоги отдавались в теле тупой болью. Но все эти бестолковые телодвижения хоть как-то отвлекли Максима от полного погружения в душевный мрак, а касания коленями и пальцами препятствий заставили мозг работать – пусть и вхолостую. “Вперед, назад”, – бормотал Максим, слепо таращась во тьму. Наконец он выдохся и после некоторых поисков нащупал каменный выступ.

Ему захотелось крикнуть что-нибудь страшное и бессмысленное, и он не стал сдерживаться – в стенах камеры заметались проклятия по адресу Солнца и Смерти, Евграфа и неведомого лейтенанта, а затем пришла очередь и безадресных воплей.

Сколько прошло времени с момента, как увели Киру, Максим не знал – его внутренние часы отказались работать. “Вот так же, наверное, живут звезды, – невпопад размышлял он между приступами тупого отчаяния. – Только они видят нас и соседок, обмениваются световыми сигналами-словами. Жалуются отцу или матери, или хвалятся перед ними, играют и светятся в свое удовольствие. Что для них время?” Несколько раз Максим будто просыпался и начинал ходить по камере, натыкаясь на стены, потом опять сидел или лежал, леденея вместе с камнем. Похоже, не осталось ни одного места на его теле или внутри его, которое бы не болело.

-1

В последний раз они гуляли всей семьей с Гликерией и Агапитом в придачу в самом конце декабря, когда метель неожиданно улеглась и выходной день случился солнечным и тихим. Только Касинии нездоровилось, и она решила не ездить, чтобы не подвергать родных опасности.

Шофер с ветерком доставил Рустиковых к подножию холма, который возвышался в самом конце Архелаевой улицы. Домишки тут стояли неказистые и старинные, а потому и жили в них разные обедневшие торговцы и бывшие крестьяне. Потеряв землю, они не пошли в наем к новому хозяину, а предпочли рискнуть и поискать счастья в столице. Зимой они подряжались строить ледяные горки и лепить фигуры из снега для муниципии, а их женщины торговали сластями и самодельной выпечкой.

И в самом деле, накатавшись с горок и побарахтавшись в сугробах, нередко хотелось махнуть рукой на здоровье да и купить за сотню-другую талеров горячий пирожок с сомнительной начинкой.

Кандид тут же, едва выбравшись из мобиля, потребовал себе сладкого чая с плюшкой, и Гликерии пришлось купить ему все, что нужно. Малыш несколько месяцев назад твердо встал на ноги и теперь с усмешкой оглядывался на Руфину, которая принуждена была катиться в санках. Впрочем, пешеходная дорога поднималась в гору, и через десяток саженей Кандид без лишних разговоров вскарабкался на шею Агапита.

– Уф, какой здоровенький малыш! – запыхтел тот.

– Сам ты малыш, дядя, – ответил мальчик. – Гляди, я выше всех!

Холм, как водится, был переполнен гуляющими, особенно у подножия. К вершине мало кто поднимался, хотя огромная и широкая ледовая дорожка тянулась вниз именно оттуда.

– Ну что, поехали? – Агапит устал и вопросительно глянул на Еванфию. Та уже давно обливалась потом и утирала покрасневшее, круглое лицо платком. После рождения Руфины она располнела и не могла уже так живо карабкаться по склонам холма. Максим ответил за нее – он видел, что жена утомлена и больше не хочет подниматься.