Корабельщик

В гостевом зале нынче было гулко и почти пустынно, лишь несколько слуг сновали по своим делам, да привратник, по слухам помнивший еще последнего Короля Селавика, с врожденной выучкой привечал гостей. Он чопорно кивнул Максиму, принял у него серый, с дипломатической звездой на отвороте плащ и вытянул руку в сторону широких дверей в Тронный зал. Торжество по обыкновению организовали именно там.

За последние несколько месяцев Максим успел побывать здесь вместе с военным атташе Дольмена раз двадцать, а потому смог бы при желании набросать схему помещений дворца, чтобы изобразить на ней, где и кто сейчас находится.

Сам атташе Кенсорин, разумеется, ведет светские беседы с чиновниками неподалеку от уставленного напитками и яствами стола, общаясь сугубо на ломаном селавикском, благо обстановка позволяет выглядеть смешным. Для него это еще один повод поупражняться в языке. Его супруга, госпожа Антония, рассуждает в компании женщин о последней постановке Королевского театра, пьесе под названием “Любовь без границ”. Ее речь еще более забавна, потому что она знает только самые простые и “народные” словечки, а дипломатический язык ей неинтересен. Начальники ведомств, директора крупных департаментов, члены Правительства, чиновники помельче – многие с женами – разбились на группы по интересам, сплетничают и обмениваются новостями своих контор.

Прежде чем войти в Тронный зал, Максим решил выкурить папиросу. Он завел эту привычку месяц назад, во время одного из застолий в посольстве, и с тех пор она не раз помогала ему про деликатных переговорах – он выяснил, что с помощью банального дыма можно передать такие оттенки собственного отношения к вопросу, для каких и слова-то подобрать затруднительно.

Внезапно внимание Максима привлек новый портрет, которого раньше тут явно не было. Чиновник помнил расположение картин, ваз и статуэток, рассованных по всем свободным закуткам этого помещения, потому что пару раз прохаживался между них, разглядывая и трогая руками. Многое появилось тут уже после свержения династии, когда назначенный смотрителем дворца челядин в деятельном порыве принес сюда все, что доселе пылилось по темным, заброшенным комнатам дворца.

Так вот, справа от широкой лестницы, что вела в покои верхних этажей, вместо знакомой ему картины, изображавшей прогулку чинного семейства по набережной Кыски в праздничный день, появился портрет человека в королевском одеянии.

– Постой-ка, братец. – Максим ухватил за рукав озабоченного слугу со сбившимся набок колпаком на макушке.

– Да, сударь, – замер тот.

– Кто этот человек на портрете? Видишь, над бронзовой коровой с одним рогом.

– А, это господин Король Афиноген XXVIII, – облегченно пояснил слуга. Видно, он всерьез опасался, что гость нагрузит его каким-либо непосильным поручением.

– Кто распорядился повесить?

– Сам смотритель дворца, сударь, кто же еще? Он ведь сыном бывшему Королю-то будет, – понизив голос, добавил челядин. – Говорит так, господин Рустиков. Да мы-то не верим. Этак всяк себя герцогом объявит.

Максим жестом отпустил слугу, погасил папиросу в плевательнице и подошел к портрету. Если бы не праздничное освещение, заметить картину в полутемном алькове было бы сложно. “Неужели этот тип самолично решил достать физиономию Афиногена?” – раздраженно подумал сотрудник посольства. Он вгляделся в черты короля в тщетной попытке рассмотреть в них что-нибудь необыкновенное, отмеченное некой “печатью” власти или особенного предназначения. Но нет, в этом изнеженном, вытянутом лице с маленьким ртом и острым носом не было ничего замечательного, кроме безграничного снисхождения к художнику. А вот одежда поражала множеством бриллиантовых брошей, запонок, золотых нитей, вплетенных повсюду, и прочей бесполезной мишурой.

Хмыкнув в последний раз, Максим отправился в Тронный зал. Там пахло папиросным дымом, едой и кисловатым духом дольменского вина, в воздухе висел негромкий гул голосов вперемешку с непрофессиональными звуками клавесина. Кто-то из посольских пытался играть, сбивался и нещадно фальшивил, но его не гнали из-за инструмента.

В глазах Максима зарябило от ярких дамских нарядов. Приняв скучающий вид, он прошел к длинному столу у самого трона, чтобы подкрепиться.

– Макси! – обрадовалась Керкира, непременный участник переговоров – она стенографировала речи участников и потом перепечатывала их на машинке. Хронически худая женщина лет двадцати, она отличалась неумеренным аппетитом, да все без толку. На ней красовался тускло-бордовый жакет, из-под которого торчал кружевной воротничок блузки, худую задницу прикрывала юбка-солнце с вышитыми розами по подолу, а тощие ступни прятались в черных туфлях на каблуке-рюмочке. – Ты чуть не опоздал. Попробуй ушки. – Она, разумеется, говорила только по-дольменски.

– Какие посоветуешь?

Стол был заставлен полупустыми тарелками с разными видами ушек – грибных, из гречневой каши, птичьих, с кислой капустой…