Корабельщик

В общем, газетный лист был переполнен подобного рода восклицаниями и вопросами, и Максим тогда, в свой первый рабочий день, с удовольствием прочитал всю передовую статью. И теперь, иногда перебирая архив в поисках какой-нибудь справки, он пробегал глазами дольменские слова. В основном, конечно, потому, чтобы убедиться – “политический” язык еще не забыт, не раздавлен ворохом технических терминов. От всех статей, еще пропитанных духом войны, веяло такой архаикой, что молодой кораблестроитель ощущал изменчивость мира так же, например, как тепло кружки с чаем – то есть реально едва ли не до осязаемости.

“Насколько же глубоко проникал Платон памятью своей в прошлое, – думал Максим, замерев в кресле с ворохом пожелтевших бумаг в руках. – Один год для меня превратился в что-то огромное и продолжительное, а ведь он наблюдал мир почти четыре десятка лет”.

Но такие прогулки в прошлое он совершал, конечно, очень редко – бытовые заботы и дела, возня с детьми отнимали у него практически все свободное время. А в Адмиралтействе приходилось переводить свежие статьи из дольменского “Морского вестника”, инженерного журнала по кораблестроению. Ему было досадно, что зарубежные коллеги почти никогда не упоминают о селавикских кораблестроителях. О теории сопротивления жидкостей, выдвинутой профессором Онисимовым, они и вовсе слыхом не слыхали. “Может быть, это происходит потому, что наши ученые хорошо делают, но молчат про свои дела?” – размышлял переводчик.

Максим пока не мог похвалиться тем, что его образование ценится в Адмиралтействе. Что и говорить, шестимесячные военные курсы, наспех организованные и так же скоротечно отмененные, не внушали уважения руководству этого учреждения.

Ни баллистики, на корабельщики, ни обычные оружейники, ни прочие скороспелые специалисты уже не требовались мирному хозяйству Селавика. Диплом Максима имел в глазах адмирала Миронова и его заместителей очень мало веса, зато стажировка в Военном ведомстве была вполне оценена.

Поэтому особенно загадочно и непонятно выглядел разговор, вроде бы случайный, который состоялся между Максимом и его начальником, капитаном Орестом Дидимовым. Это был довольно желчный, резкий, но отменно знающий дольменский и магнский языки специалист. В собственно кораблестроении он тоже кое-что понимал, хотя и бессистемно, потому что специально ему не обучался. Однако предметом все-таки владел, поскольку работал в Адмиралтействе уже лет пять. Правда, все время в одном и том же кабинете, в то время как более резвые его сослуживцы, пришедшие на службу вместе с ним, уже успели подрасти до более крупных должностей.

– Как вы относитесь к перемене рода деятельности, господин Рустиков? – спросил как-то в мае Орест, хмуро глядя на Максима. Тот пожал плечами, не слишком понимая, чего от него хотят. – Серьезной перемене, я имею ввиду?

– Что, на корабль завербоваться? – поднял брови переводчик.

– Зачем же так решительно… Есть предложение рекомендовать вас в Проектный департамент Адмиралтейства. Даже не придется далеко переезжать.

– Чье предложение? – в недоумении спросил Максим. – Неужели ваше, сударь?

– Думаю, самого адмирала Миронова. Иначе никто бы не стал рассматривать такую странную мысль всерьез, – без обиняков ответил Дидимов.

Так Максим неожиданно оказался в числе сотрудников Проектного департамента Адмиралтейства. К счастью, он не только не забыл уроки профессора Онисимова и других преподавателей, но даже продвинулся в науках благодаря постоянному чтению инженерно-морских журналов. Новые коллеги, поначалу воспринявшие его перевод с подозрением, быстро поняли, что Рустиков – грамотный кораблестроитель, ничуть не уступающий обычным выпускникам Университета, а скорее превосходящий их знаниями.

Максиму предложили разработать пробный проект любого судна, какое он только захочет – хоть крейсера, а хоть и броненосца. Все-таки он специализировался на военных моделях. Молодой кораблестроитель подошел к делу со рвением и пропадал на службе едва ли не сутками, зато уже к концу июня он представил начальнику департамента, полковнику Сильванову проект крейсера с водометным движителем. Идею этого самого движителя он почерпнул из новейшего дольменского журнала.

Сильванов целую неделю изучал бумаги Максима, затем вызвал его в свой кабинет и сказал: