Она ничего на это не ответила, но после сказанного мы разговорились так бодро, что, не успевая дослушать, перебивали друг друга. И вовсе не из-за недостатка интереса, а потому лишь, что находили между нами столько общего, что не могли никак удержать наплывов чистых, сильных, таких красивых чувств и эмоций, возникающих в людском общении. Ни один из нас просто не был в силах молчать, ведь мы молчали так долго, прежде чем встретили друг друга. С упоением подхватывая мысль одного, другой продолжал её, раскрывая и заостряя. Во время этого я поймал себя на мысли, что мне ещё никогда не было так легко и так хорошо с кем-то. Я ощущал себя таким живым, таким полным жизни! Я ощущал, как жизнь неслась по моим венам. Разливаясь по всему телу, она била мне в голову и, опьяняя, поднимала всё выше! Всё выше к небу, выше к солнцу и ко всем моим высшим надеждам! Жизнь поднимала меня к самой жизни! Всё вокруг снова обретало свой цвет, и в небе я снова видел звёзды! Я опрокинул свою голову и стал смотреть, с жадностью и любовью впиваясь в них! И я упивался! Я упивался каждой минутой, каждой секундой, проведённой так, проведённой здесь, проведённой с ней! И я не смел позволить тяжести вновь овладеть мной и столь драгоценным мгновением моей ничтожной жизни. Я рассказывал ей о себе, избегая всего дурного, грустного и жалкого, а ведь только эти слова и были отражением всего того, что было со мной и что было во мне. Порой я даже сам удивлялся тому, как мне удавалось разыскать в своей жизни хоть что-то светлое, доброе и достойное этой самой жизни! Бесспорно, многое я сильно приукрасил, но того требовал момент. Я просто не мог омрачить весь тот свет, пролившийся на меня тогда. Я не мог омрачить сиюминутную радость момента! Мне было так весело и тепло, как никогда прежде, и я проклял бы себя, если бы посмел реальности погубить это тепло. Думаю, она понимала это не хуже меня. Ведь не радость сближала нас, а горе и страх. Я был уверен, что, приходя ко мне, она ждала вовсе не веселья и простора, а глубокой ямы! Но ямы, в которую мы прыгнем вместе. Страх, неумолимо завладевший взором, – такой была истинная причина нашего знакомства. Оба мы осознавали весь ужас происходившего в тот день, и потому она пришла, пришла за бессмысленной поддержкой, за тем, чтобы не потерять единственного, кто понял бы её переживания. Всё это она знала и держала в голове, точно так же, как и я. Её слова о собственной жизни были слишком сладкими, чтобы быть правдой, но того требовал момент, и мы оба это понимали. Как два безумца, мы рассказывали друг другу о невероятно счастливых небылицах, смеялись и радовались им. Хоть я пообещал ей никогда не врать, но моя ложь в эти минуты вовсе не являлась ложью. Она знала, что я лгу, я не обманул её. Мы играли друг с другом, ну и пусть! Того требовал момент! Я поведал ей о своей работе на палубе, избегая при этом, собственно говоря, самой работы, я говорил о том, как я счастлив, что мне выпала возможность, занимаясь своим делом, смотреть на небо и на солнце. Моя ложь словно лежала на её ладони, и она осознанно принимала её в те минуты за чистую монету. Так же поступал и я, когда она говорила мне, как без ума она от своей участи кормить людей высшего на Корабле ранга. Ведь она несла жизнь, ведь она несла им лучшее в жизни, что можно было уложить на одной-единственной тарелке без какой-либо задней мысли! Ну как можно было не поверить в эту сладкую ложь, гнездившуюся в каждой произнесённой ею фразе? Ведь она была служащей у таких, без единого сомнения, высоких во всех своих проявления людей. Ведь она приносила им еду высшего сорта, оставаясь при этом вынужденной довольствоваться жалкими помоями, которыми давился и я, а вместе с нами и большая часть жителей Корабля. Ну как можно было не порадоваться за неё? Ну как можно было не поверить в счастье и чудо на этом прекрасном судне, услышав о такой волшебной возможности быть хотя бы частью жизни, проходившей в жалком довольстве собой? И я был, конечно же, приятно удивлён и обрадован такой завидной участью, как быть на посылках на высших этажах нашего прекрасного мира. Так сидели мы и искренне радовались нашей фортуне быть на Корабле такими, какими мы были, пока первые лучи солнца не зажгли небо, окрасив его в ярко-бордовый, кровавый цвет. Такое чудесное явление невольно заставляло слёзы заполнять наши уставшие глаза.
