Корабль-греза

Он умирает в окружении людей, которые тоже относятся к нему очень по-доброму – будь то «горничная» Татьяна, санитары Патрик и, позже, Петер или, особенно, мудрый доктор Самир. Умирает в результате эвтаназии[92], к которой доктор Самир прибегает с согласия его ближайших родственников, сына и невестки (потому что сам он, видимо, считается недееспособным), но, кажется, он догадывается, чтó его ждет, и даже желает такого завершения своей жизни (поэтому, неожиданно увидев вызванных доктором сына и невестку, сразу вспоминает о сигаре, которую собирался выкурить перед смертью – и которую так и не выкурит, – и задумывается о том, что именно и кому он хотел бы оставить в наследство). Он даже успевает перед смертью мысленно помириться с бывшей женой и много лет не общавшимся с ним сыном. Успевает – ни на что уже не рассчитывая – влюбиться в молодую женщину, которую когда-то знал.

Мысли Ланмайстера, которые и составляют содержание романа, – это, скорее всего, мысли человека, прикованного к постели (или, раньше, – к инвалидному креслу). Тем не менее они охватывают огромный пространственно-временной промежуток: его жизнь, начиная с детства, которую он подвергает переоценке, большой кусок земного шара, который ему довелось повидать, даже некоторые созвездия и глубины моря. Этот человек, не верящий ни в какого бога, имеет, по сути, религиозное – точнее, религиозно-мифологическое – мировидение. Поэтому мне кажется уместным определение этого романа как романа-медитации, романа-мандалы.

В немецкой Википедии дается такое (самое общее) определение мандалы (Mandala – Wikipedia):

Мандала, как правило, бывает квадратной или круглой и всегда ориентированной на центральный пункт. <…> в своих наиболее развитых формах, вплоть до плана сакрального здания, мандала воплощает весь Универсум с небом, землей и подземным миром. Она служит визуальным вспомогательным средством, чтобы через изображения богов, ландшафтов или знаков человек мог усвоить сложные религиозные взаимосвязи.

Мандала воплощает весь Универсум… Кажется, что-то подобное имел в виду Хербст, когда писал в уже цитировавшейся дневниковой записи (см. с. 477): «Я говорю сейчас о модернизме или, если угодно, после-постмодернизме, вновь сфокусировавшем классико-романтические притязания на всеохватность…»

Мне вспоминается в этой связи запись из «Борнхольмского дневника» Ханса Хенни Янна, датированная 25 декабря 1934 года. Янн рассказывает там, как он готовился к Йолю, празднику зимнего солнцестояния (Янн, Река без берегов I, с. 468; курсив мой. – Т. А.):

…На видном месте я соорудил крест из овса (Haferkreuz), [символизирующий] четыре стороны света, четыре понятия: верхний мир (Oberwelt), нижний мир (Unterwelt), рациональное, иррациональное. Позитивное и негативное, нашу жизнь и наши сны по ту сторону всего сущего.

Вспоминается потому, что и романы Янна построены по такой же схеме (как, думаю я, и бессчетное количество других романов модернизма и повлиявших на него литературных направлений). Просто Янн здесь очень кратко и наглядно описал саму эту схему.

Но вернемся к роману Хербста. В нем заложены еще и другие уровни медитации.

Грегор Ланмайстер мысленно созерцает свою жизнь. Но он, как мы узнаём на последней странице романа, ничего в своих тетрадях не записывает, кроме географических координат. Собственно, мы узнаём об этом и раньше: