Корабль и другие истории

Князь меду не откушал, нахмурившись сидит,
Не ест, не пьет, не баит, в тарелку не глядит.
Все в вотчине в порядке, вздыхать-то недосуг,
Да сын-чудак на грядке с утра сажает лук.
Меч княжичу не нужен, лопата по руке,
Свила гнездо синица в дареном шишаке.
Он воин никудышный, посмешище родни,
В отцовском огороде он коротает дни.
«Скорее бы невесту облому подыскать,
Да хоть бы внуков малых мне княжить натаскать…»
Идет вдоль грядок княжич, толкует с ним Борей,
Укроп шумит направо, налево — лук-порей.
Задумавшись, обходит владения свои,
Да под ноги попался обрывок харатьи.
Читает — незнакомы, невнятны письмена,
Загадочная надпись едва-едва видна.
Напротив ряд капустный, а сбоку новый тын;
Через плечо обрывок бросает княжий сын.
Клочок земли коснулся — и вздох взметнулся ввысь:
Красавица-девица откуда ни возьмись.
В глазах ее лукавых себя он видит вдруг.
Укроп шумит направо, налево — зелен лук.
Он спрашивает: «Кто ты? Пойдешь ли за меня?»
«Пойду, — смеется, — княже, не далее плетня!
Я девушка простая, тебе я не жена,
Порейная порода, укропная княжна.
Зовут меня Лукерья и мне не пара ты,
Я в волосы вплетаю крапивные цветы».
И княжич отступает, торопится уйти:
«Ах, луково ты горе, любовь моя, прости!
Не знатного ты рода, забыть меня должна,
Порейная порода, укропная княжна…»
Едва моргнули глазом — у осени в плену,
Промчалось лето разом, забыли, как весну.
Уже играют свадьбу, невеста хоть куда,
Богата, черноброва, капризна и горда.
Жемчужинки сверкают, гусляр в углу поет,
Доносится веселье к Лукерье в огород.
Взяла она подойник, на пастбище пошла,
Корову подоила, костер большой зажгла,
Чан налила огромный, поставила в песок,
Сняла витой укропный зеленый поясок.
Князь молодой с княгиней идут невдалеке.
Купается Лукерья в кипящем молоке.
Глаза ее сверкают, рот дышит горячо,
Бело, как цвет крапивный, молочное плечо.
Купальщица чудная пьет белый пар в горсти.
Как вкопанный, князь замер, не в силах отойти.
Княгиня молодая, вскипев, ему пенять…
Велела звать коровниц, буренок в стойла гнать.
«И мне, — кричит, — купаться!» В кипящий чан вошла,
И в молоке сварилась, да к ночи умерла.
Бредет вдовец понуро, выходит из дверей,
Шумит укроп направо, налево — лук-порей.
Стоит у грядки Луша, как будто его ждет,
И косу заплетает, никак не заплетет.
Дрожат ее ресницы, смахнувшие слезу,
Глаза ее сверкают, как солнышко в грозу.
И спрашивает тихо оторопевший князь:
«Откуда ты, колдунья, красавица, взялась?»
И отвечает Луша: «Быть скоро декабрю,
Весной ты не дослушал, я, княже, повторю.
Я девушка простая, не знатью рождена,
Порейная порода, укропная княжна!»
Он слушает, печалясь, Лукерьины слова:
«Не пара мы, не пара, конечно, ты права…»
Уходит он в свой терем и грезит наяву.
И падает девица в осеннюю траву.
Ломает белы руки, рыдает в звездный свод,
И князя молодого, влюбленная, зовет.
А он ее не слышит, рассеянный герой,
И на крыльцо выходит с невестою второй:
Невеста молодая, еще одна жена,
Знатнее не бывает, румяна и статна.
Берет она колечко из рук у муженька.
А Луша мимо речки идет сучить шелка.
Из легких рук девицы скользит веретено
По берегу крутому из толщи вод на дно,
И головою в омут летит ему вослед
Порейная порода, которой краше нет.
Князь побледнел и ахнул, княгиня обмерла,
А из воды — Лукерья, прекрасней, чем была.
На шее ожерелье, кораллов ряд двойной:
Должно быть, разорился, пленившись, водяной.
С кудрей вода стекает, смеясь, идет она,
И золотые нити текут с веретена.
Князь, чудом пораженный, стоит на берегу,
И говорит княгиня: «Я тоже так могу!»
Князь не успел и вскрикнуть, как над второй женой
Сомкнулся полог новый, прозрачный, водяной.
Нейдет жена из речки ни после, ни тотчас,
И на вторые сутки она не кажет глаз.
Князь, сумрачнее тучи, так овдовевши вдруг,
Не зажигая света, зовет двух верных слуг,
И слуги, на охоте пробывши допоздна,
Забитого приносят из леса кабана.
Князь слушает, как слуги стенают и вопят;
Он весь в крови кабаньей, весь, с головы до пят…
Порейная порода без памяти бежит,
У ног княжны укропной возлюбленный лежит.
Над ними свод небесный созвездий золотых,
Свет месяца отвесный очерчивает их.
Кричит девица в небо: «Светило из светил!
Прими меня обратно, как прежде отпустил!
О сестры мои звезды, поля мои миры!
Меня покинул милый, покинул до поры!
Отец мой, месяц ясный, прости меня, прости,
Верни мне образ тени и вымолви: лети…»
Тут с месяца спустились, с двурогого серпа,
Две нити и дощечка — небесная тропа.
На серебро качелей она хотела сесть,
Но князь, вскочив, воскликнул: «Останешься ты здесь!
Ах, луково ты горе, любезная моя,
В какие ты хотела отправиться края?..»
Ее за белы руки ведет он за собой,
Порейную породу, рожденную волшбой.
Играют свадьбу третью, и мед, и пиво пьют,
Укропную богиню за князя выдают.
Смеется молодая под белою фатой,
Ее в уста целуя, смеется молодой.
И князь смеется старый и с гусляром поет,
Знать, зелье разнотравно веселья придает!