Корабль, идущий в Эльдорадо

Дождь хлестал и весь следующий день. И только к вечеру прекратился. Прихватив с собой зонтик, я отправился к Сереге в кинотеатр.

Все та же кассирша все так же красила ногти.

— Дайте мне пять билетов, — сразу сказал я.

— А вам куда? — спросила она.

— То есть как — куда? В кино.

Кассирша макнула кисточку в пузырек с лаком.

— Опоздали, молодой человек, здесь уже не кинотеатр.

— А что?

— Дансинг-клуб.

«Надо же, — подумал я, — все-таки что-то в этом мире меняется».

— А вы не в курсе, Дерябин еще работает?

— Сергей?

— Да, Сергей.

— Нет, уволился. Он теперь в Парке культуры тиром заведует.

Я отправился в Парк культуры.

Последний раз меня сюда приводила мать лет двадцать назад. Как тогда все было легко и просто! Светило яркое солнце, играла веселая музыка, крутились карусели… Сначала я катался по кругу на деревянной белой лошадке, потом на рыжей лисичке, затем до упаду хохотал над собой и над мамой в «комнате смеха», ел невообразимо вкусное мороженое в вафельном стаканчике… Сотни милых сердцу мелочей припомнились из детства и закружились разноцветным калейдоскопом смеха, солнца и музыки.

Над головой три раза каркнула ворона, возвращая меня в реальность. Громко хлопая крыльями, ворона снялась с ветки. Ветка закачалась, сбросив мне на голову весь свой запас дождевых капель.

Тир представлял собой стилизацию под избушку на курьих ножках. Место Бабы-Яги замещал Дерябин.

— Привет, Серый, — сказал я.

— Здорово, Руднев. Хочешь пострелять?

— Конечно. — Я посмотрел на стенд. — Сколько у тебя мишеней?

— Да штук тридцать наберется, — прикинул Серега, тоже глянув на стенд.

— А если я их все собью?

— Получишь приз.

— Ага, — понимающе кивнул я и принялся ловко щелкать из воздушной винтовки одну мишень за другой. Последней нетронутой целью оставалась «музыкальная шкатулка» — красного цвета ящик с желтым кружком. В этот-то кружок и следовало попасть.

Бах!!

Цзинь!!!

— Есть контакт! — вскинул я винтовку над головой.

Магнитофон, спрятанный за белой занавеской и соединенный длинным шнуром с «музыкальной шкатулкой», тотчас запел знакомым голосом Фанни-Ольги:

Прощай!
Останется боль!
Затаится печаль тугая.
И мне о любви пропоет
Другая…
Другая…

И оборвалось…

Раскачивалась под ветром входная дверь в избушку. Шумела листва. Три десятка ни в чем не повинных жестяных зверюшек — зайцев, оленей, волков и прочих наших братьев меньших — безжизненно висели вниз головами.

— Получай приз, Руднев! — Серега протянул мне пузатую бутылку «Наполеона».

Я тут же ее открыл. Дерябин достал две стопки. Мы выпили.

— Рассказывай, что новенького, — предложил он.

И я рассказал ему о нашем прощальном ужине и об опасениях матери относительно Ксении. Да мне и самому за нее было немножко тревожно.

— Не комплексуй, Руднев. — Серега снова наполнил стопки. — Это только в романах прошлого века героини бросались в воду или лезли под паровоз. В наше время все гораздо проще.

— Это как?

— А так. Ксения благополучно вернулась к своему законному супругу.

— То есть к тебе?

— То есть ко мне. Се ля ви, как говорят в Рязани.

И уже Дерябин рассказал мне, как Ксения явилась домой поздно вечером, как против своего обыкновения не пошла к себе, а, раздевшись, юркнула к нему под одеяло, уткнувшись холодным носом в плечо, и как он утешил раскаявшуюся жену.

— Она очень быстро успокоилась, — сказал Серега. — А утром предложила мне пойти на компромисс. Она рожает от меня ребенка, и мы покупаем вторую квартиру. Таким образом, все проблемы решены. Я остаюсь при своем покое в новой квартире, а Ксения — при своей Лизочке. Или Ванечке. Это уж кто получится.

— Но где вы возьмете столько денег на вторую квартиру?

Ни слова не говоря, Дерябин расстегнул «молнию» на черной сумке. Она была набита долларами.

— Ничего себе, — присвистнул я. — Ты что, банк ограбил?

— Здесь двадцать тысяч баксов, — небрежно сообщил он. — Пятнадцать тысяч я взял у Пал Палыча. Родственников у него нет. Всю жизнь он любил мою бабку. Выходит, я прямой наследник. Ну, а другие пять Ксении подарил Баварин.

Я оторопело смотрел на Серегу.

— Она же должна была их отдать за разбитую машину.

— Ты, Руднев, доверчивый, как ребенок. Ничего она не должна. Ксения все выдумала.

— Постой, постой! — воскликнул я. — Что выдумала?! Миллионера с «кадиллаком»?!

— Да нет, миллионер как раз существует, — принялся объяснять Дерябин. — И Ксения каталась с его дочкой на «кадиллаке». Только ни в какую аварию они не попадали. И ни за какой ремонт, соответственно, платить не надо.

— Ничего не понимаю, — оторопело пробормотал я. — Для чего ей тогда понадобилось мне врать? — Я залпом осушил свою стопку.

— У женщин, Руднев, своя логика. Ксения хотела ребенка от любимого человека. То есть от меня, — не без удовольствия подчеркнул он. — Она своего добилась. В то же время и мне хорошо. Я буду приходить к ним в гости, гладить дочку по головке и говорить: «Растешь, дочурка? Ну расти, расти». А потом возвращаться в свою холостяцкую квартирку. Представляешь, Руднев, все прелести семьи и свобода одновременно. Совмещение несовместимого.