Я посылаю сие донесение своему Текутли, своему Повелителю, обитающему за морем, – пусть к радости своей узнает он, что смелые люди живут и здесь, как и в его стране. Дабы послание достигло места назначения, я отдаю его на хранение своему сыну. Пусть употребит он все свои физические силы и унаследованную от крестного отца мудрость на то, чтобы с помощью своих товарищей доставить сие послание в Рим в целости и сохранности. Да помогут ему попутные ветры и спокойные воды доплыть до Рима и благополучно вернуться назад.
Вендиций протянул бронзовый цилиндр молодому человеку. Гвальхмай положил его в поясную сумку. Затем отец и сын обняли друг друга за плечи и взгляды их встретились. На этом обряд прощания закончился.
Они медленно спустились по ступеням теокалли и в сопровождении жрецов прошли через тихую коленопреклоненную толпу. Тридцать молодых ацтекских воинов, приставленных к длинным веслам, уже отвели драконоголовый корабль на небольшое расстояние от берега, и Гвальхмаю пришлось идти к нему по колено в воде.
Когда «Пернатый Змей» выходил на середину потока, юноша стоял на помосте рулевого, положив руку на рукоять руля, и смотрел на стоящих у воды родителей. Внешне они казались столь же спокойными, как и сын, – гордость римлянина могла соперничать с достоинством ацтеков – но если сердца умеют плакать, незримо для окружающих, то они исходили слезами в этот момент.
Тридцать весел отсалютовали храму. Поднялся тяжелый полотняный парус, окрещенный «Мантией Ветра», с изображением крылатого красно-зеленого змея, угрожающе взвившегося вверх и готового к нападению. Ветер наполнил парус, весла ударили по воде и корабль, задрав драконью голову с костью в зубах, понесся по течению реки навстречу волнам Залива.
Вендиций и его жена неотрывно смотрели вслед кораблю, который удаляясь становился все меньше и меньше. Гробовая тишина висела над толпой. И даже дети притихли, чувствуя важность момента. Вдали коротко вспыхнул яркий блик. Блеснул ли то солнечный луч на мокром весле или сверкнула волна? А может, то мелькнуло крыло чайки, ныряющей в воду? Или взметнулся на ветру подвижный язык дракона? Никто не мог сказать наверняка – но светлая точка уже исчезла вдали.
Супруги повернулись и пошли прочь от реки сквозь ожидающую толпу. Вендиций обнимал Золотой Цветок Дня, и та шла, без всякого стыда прижимаясь к мужу, с глазами полузакрытыми, но сухими.
Два воина выступили из толпы навстречу супругам и молча пошли рядом с ними: Га-но-гоа-да-ви, Человек Поджигающий Волосы, могущественный эмиссар от Народа Кремня, и Хайонвата, Роянек онондагов. Вендиций поднял взгляд от земли, увидел их, и черты лица его смягчились.
Золотой Цветок Дня улыбнулась и ласково протянула к ним руки.
– Старые друзья, дорогие друзья… вы всегда оказываетесь рядом во дни печали. Теперь мы снова остались вдвоем и нуждаемся в вас как никогда.
Вендиций наклонился и поцеловал жену.
– Нет, любимая, нас всегда будет трое. Amavimus, Amamus, Amabimus. Мы любили. Мы любим. Мы будем любить. Неизвестно, что обретет Гвальхмай в конце путешествия. В конце своего путешествия я нашел тебя.
И четверо друзей двинулись сквозь толпу к своим жилищам. И празднество продолжалось.
Выйдя из мутных протоколов дельты Мисконзебе, драконоголовый корабль взял курс на восток. Дул попутный ветер, и парус так и рвался с мачты. По пути постоянно приходилось огибать маленькие островки и мели и обходить стороной устья других рек, несущих в Залив сплавной лес и прочий мусор. Поскольку путь их некоторое время лежал вдоль берега, Гвальхмай доверил руль кормчему и приказал ему держаться на безопасном расстоянии от суши. Итак, в течение долгого дня плыли они, держась едва заметной вдали полоски зелени по левую руку.
К вечеру путешественники подняли весла и стали на стоянку у отмели возле кораллового берега в спокойной бухте. Здесь в море впадал ручеек пресной воды. Глубокие следы на размокшей земле указывали на то, что здесь излюбленное место водопоя оленей. Пока некоторые матросы искали в воде устриц, моллюсков и крабов, другие вытащили из сундуков, стоящих под скамьями для гребцов, охотничье снаряжение и отправились в лес. И очень скоро оленина уже жарилась над раскаленными углями от сплавных бревен.
После обильного ужина, полностью добытого на берегу, большинство матросов устроилось на ночлег возле костра. Ночь была теплой, никакого укрытия спящим не требовалось – хотя, как у большинства саксонских судов, легкая мачта у «Пернатого Змея» снималась и укладывалась верхним концом в вилку гюйс-штока на носу. На мачту накидывался и закреплялся парус – и под образованной таким образом палаткой яма для гребцов оставалась совершенно сухой. Команда могла ночевать там в тепле и уюте, дрейфовало ли судно на плавучем якоре или лежало до утра на песке, вытащенное на берег.
Часовые стояли в дозоре и регулярно сменялись – но ночь прошла без всяких приключений. На следующий день Гвальхмай, следуя инструкциям своего отца, направил корабль строго на юг, параллельно береговой линии Флориды, хотя в те времена полуостров не имел названия.