Корабль мертвых. История одного американского моряка

— А не из Парижа? — первосвященник не желает мне верить.

— Из Лиможа, — упорствую я.

— У вас в кармане перронный билет. Он куплен в Париже.

— Ну и что. Завалялся в кармане с давних пор.

— С каких примерно?

— Ну две или три недели.

— Странно. Помечен вчерашним числом.

— Наверное, кассир ошибся.

— Значит, — стоит на своем первосвященник, — вы сели в поезд в Париже?

— В общем-то, да. Но от Парижа до Лиможа я дорогу оплатил.

— Ну да, вы ведь всегда платите, — у первосвященника совершенно каменное лицо. — Вот в кармане у вас завалялся даже перронный билет. Будь у вас билет на поезд, вам бы не пришлось тратиться на перронный… Но, в конце концов, это ваше личное дело, — смягчается он. — Покажите билет из Лиможа в Тулузу.

— Я сдал его.

— Тогда у вас должен остаться перронный билет.

— Зачем мне его хранить? Выбросил, наверное.

— Ладно, бывает и так. — Не такой уж он плохой человек. — Кто вы по национальности?

Очень деликатный вопрос. Он мог бы не задавать такого вопроса. Я ведь лишился национальности вместе с потерянными документами, это доказал мне мой американский консул. Он, правда, говорил, что есть много французов, которые даже не умеют хорошо говорить по-французски, но тем не менее являются гражданами Франции. Интересно. К кому тут мягче должны относиться — к своим соотечественникам или ко всяким иностранцам? Наверное, к иностранцам. Они ведь не знают местных законов страны. Поэтому я и выпалил:

— Я немец.

Да, так я и сказал.

Что они сделают с бошем, у которого нет документов и который зайцем ездит по их железным дорогам.

— Вот тебе и на! — удивился первосвященник. — Немец. Да еще наверное из Потсдама?

— Нет, я из Вены.

— Но это же Австрия, — покачал головой первосвященник. — Впрочем, какая нам разница? Пусть немец. Есть у вас паспорт?

— Ну что вы. Паспорта у меня нет.

— Как так? — вечно они этому удивляются.

— Я потерял свой паспорт.

И опять все началось сначала. Так хорошо разговорились, только начали понимать друг друга — и вдруг этот дурацкий вопрос. Наверное, его придумали в Пруссии, потому что все, что связано с вмешательством в личную жизнь человека, придумано в этой стране. В Пруссии, а еще в России, люди необыкновенно терпеливы и позволяют делать с собой все, что угодно. Там перед любым фараоном люди застывают в ужасе.

Через два дня на коротком суде мне дали четырнадцать дней тюрьмы.

За обман железнодорожных чиновников. Хорошо, что они не узнали, что это уже не первый мой обман, а то закатали бы меня в тюрьму до конца моих дней. То, что я назвался немцем, не сделало их добрее. Но отсутствие паспорта даже помогло. Как предполагаемого иностранца меня ввели в особую рабочую группу. Мы там производили какие-то странные прищепки. Впрочем, даже наши работодатели не могли толком объяснить, что это такое. Может быть, часть детской игрушки, а может, секретная деталь военного корабля. Впрочем, были и такие, что утверждали, будто мы занимаемся производством особых частей к дирижаблям или к подводным лодкам. В общем, никто ничего толком не знал. Я, например, больше склонялся к тем, кто говорил о подводной лодке. Где-то я читал, что именно при ее строительстве используется масса деталей, которые больше нигде не используются. Моя работа заключалась в складывании готовых прищепок в отдельные кучки. В каждой должно было быть сто сорок четыре штуки. Когда я уже сложил первую кучку, надзиратель вдруг засомневался, а точно ли там именно сто сорок четыре штуки, не просчитался ли я?

— Вряд ли. Я считал медленно.

— Я могу полагаться на ваши слова?

Надзиратель выглядел таким озабоченным, что я и сам начал сомневаться, не ошибся ли? Может, пересчитать? Надзиратель с таким решением согласился. Конечно, лучше пересчитать, чтобы избежать случайной ошибки. Если прищепки сосчитаны неправильно, может выйти неприятная история, мы оба это понимали. Тем более что надзиратель признался мне: у него старая мать и трое детей.

Когда я еще раз пересчитал прищепки, надзиратель приблизился.

На его лице появились тревожные морщинки. Он все-таки сомневался.

Не желая портить ему настроение, я сам предложил пересчитать прищепки еще раз. В конце концов, у него престарелая мать и трое детей… Мало ли… Я не хотел быть причиной неприятностей для такого обязательного человека. Ошибиться легко, сказал я. И понял, что поступил правильно, потому что надзиратель прямо расцвел:

— Святые слова! Пересчитайте еще раз, ради Бога! Пересчитайте с очень большой точностью. Если в кучке окажется деталей больше или меньше, директор тюрьмы сделает мне замечание. Даже не знаю, как я это выдержу. Так ведь можно лишиться службы, правда? Дома у меня престарелая мать, и жена не совсем здорова. Пересчитайте точно, как можно точней. В кучке должно оказаться ровно сто сорок четыре прищепки. Может, вам лучше считать дюжинами? Тогда не так легко сбиться.