Корабль мертвых. История одного американского моряка

— Не понимаю.

— Спрашиваем, вы оптировались в гражданство Германии? Существует протокол, согласно которому после войны вы должны были определиться с подданством.

— Нет, я не делал этого. Я даже не знал обо всем таком. Но я родился в Германии. Я служил в германском военном флоте и был ранен при Скагерраке.

— Тогда вы были немцем, это да, это правильно. Тогда вы полностью принадлежали Германии. И Познань тогда принадлежала Германии. Но где вы были, когда по всей стране шла оптация?

— В плаваньи. Далеко от Германии.

— Вам следовало явиться к любому немецкому консулу и заявить письменно о своем желании остаться немецким подданным.

— Но я ничего об этом не знал, — возразил Станислав. — В плаваньи работаешь как раб, нет сил ни о чем подумать.

— Разве капитан не поставил вас в известность?

— Я плавал на датском корабле.

Чиновник подумал, потом заметил:

— Если так, то ничем не могу помочь вам.

— Что же мне делать?

— Может, у вас есть земля, дом? Или еще какое-то имущество в Германии?

— Ничего такого у меня нет. Я моряк.

— Да я вижу. И ничего не могу сделать. Все сроки истекли. Или сошлетесь на какие-то непреодолимые силы? Скажем, потерпели кораблекрушение в некоей стране, где нет никаких обычных средств передвижения? В любом другом месте вы обязаны были увидеть сообщения в газетах и непременно отыскать консула.

— В плаваньи не читают газет. Немецких потому, что их просто нет, а иностранные простым морякам непонятны. А если к нам попадали газеты, то, наверное, только такие, в которых ничего не говорилось об оптации.

— Ничем не могу вам помочь, Козловский. Сожалею. Я бы помог с удовольствием, но у меня нет такой власти. Обратитесь прямо в министерство. Правда, процедура эта долгая. Поляки редко идут нам навстречу и вряд ли изменят позицию, если речь зайдет о вас. А мы все время должны выметать их подлый мусор, завершать всякие их недоделки. Если дело дойдет до того, что они вышлют из Польши всех оптированных в германское подданство, — вдруг намекнул он, — мы тотчас поступим так же с их гражданами.

Короче, чиновник не столько старался помочь Станиславу, сколько пытался донести до него свои политические взгляды. Он, конечно, помог бы Станиславу, но, видите ли, власть его была здорово ограничена. А Станислав должен был терпеть. Заговорить с чиновником грубо — дело не стоящее, быстро угодишь в тюрьму. Если заговорить с чиновником грубо, у него сразу появляется вся необходимая власть, можно даже сказать, неограниченная.

— Я могу дать вам совет, — наконец вернулся к главной теме чиновник. — Идите к польскому консулу. Вы поляк. Вы можете получить польский паспорт. Просто обязаны, ведь вы родились в Познани, а это сейчас польский город. Если вы получите польский паспорт, мы в виде исключения выдадим вам немецкую корабельную книжку, поскольку нам ясно, что вы жили когда-то в Гамбурге. Вот все, чем я могу вам помочь, Козловский.

На следующий день Станислав пришел к польскому консулу.

— Вы родились в Познани?

— Ну да. Родители до сих пор там живут.

— Жили вы в Познани в тот год, когда она была отторжена от Германии?

— Нет. Я находился в плаваньи.

— А между одна тысяча девятьсот двенадцатым годом и временем отторжения наших провинций, вы жили в Познани?

— Нет. Находился в дальнем плаваньи.

— В каком плаваньи вы находились, меня не интересует. — («Видишь, Станислав, — не выдержал я, — сама судьба требовала, чтобы в этот момент ты выбросил сучьего сына из-за стола». — «Знаю, Пипип, но я хотел сперва получить паспорт, а уж потом… за час до отхода…») — Запротоколировано ли у какого-то нашего консула в другой стране ваше желание остаться польским гражданином?

— Я уже говорил, что все последние годы провел в море.

— Это не ответ, — нахмурился чиновник. — Отвечайте прямо. Да или нет?

— Нет.

— Тогда зачем вы пришли ко мне? Если вы немец, то и досаждайте своим немецким властям.

Станислав рассказал мне все это без всякого гнева, скорее, с печалью. Но печаль эта вызвана была глубоким сожалением, что он все же не вытащил того чиновника из-за стола и не сделал с ним то, что следовало сделать.