Опираясь на меч, он попытался подняться. Оружие скользило в руке, уходило в землю. Слева метнулась тень. Не успел даже дернуться. Застрявший меч, потерянный кинжал – проклятье. Короткая яркая боль и ослепляющая вспышка. Запаха собственной смерти и не почуешь.
– Ну и сколько раз тебе надо сдохнуть, чтобы упокоиться?
– Отстань, женщина! Я развлекаюсь.
Картинка развлечений печальная. На древнем поле брани горы трупов и в их числе его собственная обезглавленная тушка. Шею двухметровый хлыщ разрезал аккуратненько. Сам он застыл в полете за клинком, пока Наиль не спеша приближалась. Ишь ты, переступает кровищу, морщит носик.
– Ну, я не женщина, а ты ни разу не рыцарь и даже не воин. Ты инженер, Воронцов.
«А еще, как выяснилось, похотливый козел», – прошептал он про себя.
Хотя Наиль и так это знает. Подошла вплотную и задрала голову, рассматривая. Воронцов плюнул и устало уселся на землю. Датчики погружения на организм уже не воздействовали, но усталость осталась. И внутренняя неудовлетворенность.
– И долго собираешься так развлекаться?
– Пока не надоест. Я нужен?
– Пока нет. Сколько раз ты хотел бы погибнуть? Я добавлю сложности, ускорю процесс.
Улыбка задорная. Сияющие солнцем глаза и волосы. В этой осенней хмари, как маячок радости. Пигалица стервозная.
– Не стоит. Обойдусь штатной программой. Хотел почувствовать, какого фига можно хотеть себя убивать.
Она фыркнула и сложила руки-веточки на груди.
– Дурак ты, командир. Кто ж так проверяет. В драках только больше жить хочется.
Вот, проклятие, развели мудрых машин.
***
Светлые локоны расползлись по бедрам и извиваются на красной простыне.
– Садись сверху.
Воронцов потянул девку за предплечье. И она послушно приподнялась, заползла на бедра. Тяжелые груди качались в такт судорожным вдохам, в ложбинке поблескивали капельки пота. Соски большие, как лениво расползшиеся чернильные пятна с бесстыдными шариками.
– Сделай так, чтобы я видел, – глухо бросил, помогая приподнять бедра.
Она откинулась. Чуть подрагивающие губы и вздернутый подбородок. Любимая картинка между развернутых ног. Но слишком нежно. Хочется жестче, быстрее, и он дернул девку на себя. Сжал зад и подбросил.
Они отчаянно совокуплялись. Шлепки становились громче. Звук возбуждал, как будто рядом кто-то есть и аплодирует похотливой гонке. Блондинка наклонилась, елозя по нему грудью. Сейчас, еще немного. Впился поцелуем в опухшие губы и кончил. Что ж, совсем не плохо. Куда лучше, чем уродец в чёрном на коленях.
И почему это создание неотступно лезет в голову и на изнанку век, стоит их прикрыть?
– Удовлетворил похоть?
Ха! Неуемный корабль тут как тут. Но открывать глаза не хотелось. На откинутой руке он ощущал голову светловолосой партнерши.
– Подглядывать нехорошо, девочка!
– Ты загружаешь мои программы, облепляешься волокном, я не могу не видеть тебя, разве что промолчать.
– Вот и молчи. Если твои комментарии понадобятся, я обращусь.
– Знаешь, когда ты не просто создаешь иллюзию, а подключаешь тело, я ловлю твое удовольствие. Щекочущий сбой показателей и краткий, рождающий хаос взрыв.
Воронцов открыл глаза. Наиль уже сидела на краю кровати и водила по его телу невесомой ручкой. Подходила бы раньше. На секс втроем. Имела бы его в мозг, пока он драл виртуальную блондинку.
– Убери цыплячьи лапки. Я пристрастился к имитациям людей. Могу и на тебя позариться.
– Вряд ли получится. Не смогу тебя и себя удовлетворить.
– Мозг – барьер удовольствию. Сама твоя расчетливая суть противоречит удовольствию.
– Вовсе нет. Мозг и есть удовольствие. И оно у меня бесконечное. Ему не нужно извергаться наружу.
Воронцов натянул на себя простыню. Блондинка приподнялась на локте, безмолвно участвуя в их разговоре. Загрузку Наиль не остановила.
– Вот объясни мне, такая умная, как я мог пожелать какого-то космического монстра. Любовался на его мятую рожу сверху.
Наиль утешающе провела ладонью по щеке. Потянулась острым носиком к уху.
– Ты преувеличиваешь мою способность объяснять людские странности. Но тебе он определенно нужен.
– Растворись в дальних пределах, Наиль. Пойди лучше поиграй с нашим гомункулом.
– Как прикажете, капитан. Только не пожалей потом.
***
Музыка влетала в Воронцова тысячей легких бабочек, делала невесомым, способным парить. Растворение лучше секса и драки. Оно превращает тебя в ноту размером с космос, дрожащую на струнах вселенной. Это ничто и все сразу. Мысли и сомнения не имеют никакого значения. Ничего не имеет, кроме музыки.
– Павел, представляешь, твой пленник пожаловался на жажду и выхлебал литр воды. Даже кофе запросил, видимо, по старой памяти.
Слова мешают звучать музыке внутри. Дергают за ниточки нервов.
– Кофе? М-м, эволюция – это хорошо. Значит, становится человеком.
– Не думаю. Скорее, более совершенной имитацией.
– Плевать.
– Не хочешь посмотреть на его поведение?