Язнаю, что это против правил, – сказала Одри Маршалл, – но ты их видел. Ты видел, что с ней творится.
– В это просто невозможно поверить.
– Чарльз, она была ребенком. По ее словам, ей было всего пятнадцать.
– Одно я знаю наверняка: он ее обожает.
– Тогда кому от этого будет хуже?!
Старшая медсестра открыла ящик и вытащила бутылку с какой-то светло-коричневой жидкостью. Она показала бутылку, и он одобрительно кивнул, наотрез отказавшись разбавить содержимое хлорированной водой из кувшина, стоявшего на письменном столе. Они собирались встретиться, чтобы потолковать, гораздо раньше, но джип с американской радиолокационной станцией столкнулся на узкой дороге с голландским грузовиком с продовольствием, перевернулся, и в результате один человек погиб, а двое других оказались ранены. И капитану Бейли больше часа пришлось провести с голландскими официальными лицами, заполняя нужные бланки и обсуждая инцидент с голландским старшим офицером. Среди пострадавших был ординарец капитана Бейли, а потому капитан чувствовал себя сейчас как выжатый лимон.
Он сделал глоток, явно не желая решать новую проблему, когда и со старыми-то не успел разобраться.
– У нас могут быть неприятности. Он ведь явно не в себе.
– Может, и не в себе, но точно знает, что любит ее. И это сделает его счастливым. И, кроме того, у нее нет выхода. Теперь, когда все о ней знают, она больше не может служить медсестрой. И в Австралии оставаться тоже не может.
– Ой, да брось! Австралия – большая страна.
– Но ведь ее даже здесь нашли. Разве не так?
– Ну, я не знаю…
Старшая медсестра наклонилась над письменным столом:
– Чарльз, она хорошая медсестра. И хорошая девушка. Только подумай, как много она сделала для твоих людей. Вспомни о Петерсене и Миллсе. Вспомни об О’Халлоране и его ужасных ранах.
– Я знаю.
– Тогда что за беда? У парня нет денег. Ведь так? И ты сказал, что семьи у него тоже нет. – Она слегка понизила голос. – Тебе не хуже моего известно, как он болен.
– Кому, как не тебе, знать, что я изо всех сил пытался отговорить его от этой затеи. Взять для начала треклятую писанину!
– Но ты ведь на короткой ноге с голландцами. Сам говорил. Они подпишут все, что ты им подсунешь.
– А ты уверена, что это разумная идея?
– Конечно. Он будет счастлив, а для нее это спасительная соломинка. Тогда она сможет официально уехать в Англию. Станет там замечательной медсестрой. Ну и что тут плохого?
Чарльз Бейли тяжело вздохнул. Поставил стакан на письменный стол и повернулся к старшей медсестре:
– Одри, тебе совершенно невозможно отказать.
Она улыбнулась с видом победительницы.
– Я делаю то, что должна, – сказала она.
Капеллан оказался прагматичным человеком. Он настолько устал от чужих страданий и боли, что уговорить его оказалось плевым делом. Молодая медсестра, которой он, кстати, всегда благоволил, была олицетворением всепобеждающей любви, сказал он себе. И если это поможет страдающей душе рядом с ней хоть на время забыть об ужасах последних недель, то Господь наверняка поймет и простит его. И когда старшая медсестра рассыпалась в благодарностях, он ответил, что Всевышний – самый большой прагматик из всех, кого они знают.
Троица мысленно поздравила себя с соломоновым решением и – терзаемая некоторой неуверенностью, как будет воспринят сей план главными действующими лицами, – решила пропустить еще по стаканчику за успех его реализации в кабинете старшей медсестры. Исключительно для медицинских целей, сказала старшая медсестра, отметив некоторую бледность капитана Бейли. Она не выносила мужчин с нездоровым цветом лица: у нее сразу же возникало желание проверить их на наличие заболеваний крови.
– Единственная проблема с моей кровью – это то, что в ней явно не хватает алкоголя, – пробурчал капитан Бейли.
Они выпили за сестру Льюк, за ее будущего мужа, за окончание войны и заодно за Черчилля. Сразу после десяти они, держась неестественно прямо и более скованно, чем до обильных вечерних возлияний, вошли в госпитальную палатку.
– Она в палате B, – сообщила им медсестра, читавшая за ночным столиком книжку.