Корабль ночи

– Как бы эту лодку ни болтало, – сказала Яна, – она будет плыть и плыть – такая конструкция, низкая осадка. Не переворачивается.

– Все эти годы, – сказал Кип Муру, – эти твари старались снова вывести лодку в море… может быть, даже лежа на дне они как могли поддерживали рабочее состояние двигателей. Все это время у них была одна-единственная цель. Страстное желание нанести ответный удар, жгучая ненависть, иссушающая жажда. – Он повторял все то, что говорил ему Бонифаций.

– Экипажи немецких подводных лодок были специально обучены импровизировать, – рассказывала Яна. – Они пользовались тем, что было под рукой – проволокой, тросами, обломками досок, даже металлом переборок. Есть документально зафиксированные случаи, когда субмарины, пролежав на дне несколько дней, всплывали – в последний момент, когда воздух был практически на исходе, – исключительно благодаря мужеству и смекалке команды. Мне кажется, в некоторых отношениях храбрее их не было.

– Корабль Ночи, – прошептал себе под нос Кип, который стоял в глубине рубки, обхватив рукой деревянную балку. Он очень устал и чувствовал себя совершенно разбитым. Ему не давал покоя вопрос, как бы он поступил, если бы его опасения сбылись, если бы Майра и Минди погибли. Когда он увидел кровь на стене своего дома, его мир начал рушиться. Майра рассказала: два монстра вломились в дом, и один из них полоснул Минди когтями, но Майра стала стрелять и прогнала их, а потом подхватила Минди на руки и побежала в деревню. Там тоже были эти твари, много, и они убили бы ее прямо на улице, если бы из дыма не появились люди и не отогнали их. Лэнгстри, вспоминала Майра, бил чудовищ железным прутом, но они завалили его толпой. Майра и еще несколько мужчин и женщин спрятались в подвале бакалейной лавки. Твари чуть было не сорвали крышку с люка, который вел в подпол, но бакалея вдруг запылала, и, испугавшись огня, они удрали. Сама Майра вместе с остальными едва успела выбраться из магазина до того, как рухнула горящая крыша.

– Боже, – сказал Кип, стряхивая страшное воспоминание. – Что если они прошли другим проливом и двигаются теперь к Тринидаду, Гаити или даже к Штатам? Чейн, ты сказал, что если сумеешь догнать лодку, то загонишь ее на Джейкобс-Тис. Я хочу знать как.

Чейн не повернул головы. Он смотрел, как собирается буря.

– В свое время узнаете, – сказал он. – Найти-то я ее найду, не сомневайтесь. За мной должок, да и за ней тоже.

– Но как же так? – спросил Мур, подходя к Чейну и хватаясь за панель управления, чтобы не упасть. – Я заметил в вас ненависть и страх. Откуда они?

– Я думаю, – ответил Чейн, и свет блеснул на его золотом амулете, – вы слишком много видите, Мур. – Он на миг умолк, словно что-то решая, потом кивнул и заговорил: – У меня бывают кошмары, Мур. Это один и тот же сон. Он никак не оставит меня в покое, а я не могу освободиться от него. Я в комнате, лежу на голой кровати без матраца. Я совсем еще маленький и ничего не знаю ни об ужасе, ни о зле, таящемся в человеческой душе, потому что мой мир – внутри огромного собора неба и моря. Я лежу в темной комнате и слушаю ночных птиц. Но вдруг они замолкают, и возникает другой звук. Тонкий высокий вой, он приближается, но я не могу убежать. И вот этот звук обрушивается на меня со всех сторон, проглатывает меня, накаленный и пронзительный, и выбраться из комнаты нельзя.

Я вижу, как по потолку бежит ломаная трещина, вижу, как потолок осыпается, сквозь него льется дождь огня и горячего металла. Что-то зазубренное ударяет меня по голове, и я хочу закричать, но у меня пропал голос. В горстях у меня моя собственная кровь, она кипит и пузырится. А потом боль. Жгучая. Невыносимая. Боже, какая боль… – На лбу у Чейна выступили бисеринки пота.

– В своем кошмаре я чувствую запах горелого мяса – это я горю, но никто не может мне помочь, потому что им не пробиться ко мне сквозь завал из пылающих досок. Потом темнота, долгая жуткая темнота. Наконец я вижу каких-то людей в белом, они велят мне отдыхать. Я лежу в комнате с зелеными стенами без зеркал. Но приходит день, когда мне с великим трудом удается подняться и я краем глаза замечаю чье-то отражение в оконном стекле. Страшное лицо в желтых бинтах, сморщенное, обезображенное, смотрит оттуда на меня, испуганно округлив заплывшие глаза. От страха я бью по стеклу, я хочу уничтожить это существо, потому что знаю: однажды это видение уничтожит меня. Это лицо больше не человеческое, это лицо анакри, демона, а за ним – не храбрость, а песья трусость.

Чейн – его напряженное лицо было покрыто испариной – поглядел на Мура.